Мария:
— Вы здесь! Я уже не ждала вас больше.
Бонакэ:
— Я медленно возвращался из путешествия в Пиренеях. Мы ездили для здоровья моей жены.
Мария:
— Боже мой! Она больна?
Бонакэ:
— Ей лучше. Будем говорить только о вас. В Бордо я случайно из газет узнал о деле и о приговоре; сразу узнал обо всем. Узнал, что вы хотели сослаться на мое свидетельство. Увы, слишком поздно узнал, но все-таки я оставил жену в Бордо; она еще слаба, чтобы ехать день и ночь. Я взял почтовых и приехал сегодня в пять утра. Сейчас же побежал к генеральному секретарю министерства юстиции. Он — превосходный человек и мой приятель. Я сказал ему: «Несмотря на факты, несмотря на ее признание, Мария Фово невиновна. Я это докажу, отмените только приговор». — «Невозможно, мой друг, — отвечал он, — осужденная отказалась подать кассационную жалобу, и приговор должен быть приведен в исполнение. Я могу сделать только одно: позволить вам видеть ее и дать вам судебного следователя. Задайте ей вопросы. Если она даст точные показания, похожие на правду, то следователь выслушает их, взвесит, и если, по совести, найдет их годными для того, чтобы заподозрить судебную ошибку, то я уполномочиваю его повременить с исполнением приговора. Если нет, то дело кончено, правосудие должно свершиться». Вот что, бедное дитя, он сказал мне. Боже мой! Боже мой! Уже половина седьмого! (Кладет часы на кровать перед Марией.) Не будем терять из виду стрелки, они неумолимы! (Берет за руки Марию.) Теперь ничего не скрывайте от меня. Вы невиновны. Клянусь Богом, я убедился в этом по вашему крику в первую же минуту, как увидал вас, если бы даже раньше я считал вас преступницей.
Но, в таком случае, кто же виновный? Зачем в своих показаниях вы прибегали к умолчаниям? Зачем вы признались в желании отомстить герцогине? Это вас погубило. Боже мой! Я видел несчастного Жозефа в последний раз накануне отъезда в Оверн; меня туда вызвали к умирающей родственнице жены. К несчастью, я долго задержался. При приезде бегу в ваш магазин — он закрыт. Еду к вашей матери и узнаю, что она недавно умерла, пережив всего на месяц вашего отца. Еще узнаю, что Жозеф сошел с ума. Спрашиваю, куда его поместили, — никто не знает. Спрашиваю о вас, — никто не знает, куда вы делись с дочерью. Проходит почти полгода, и только на днях случайно я узнаю из газет!.. Ах, какой ужас! Но почему после смерти родителей вы не обратились ко мне? Почему?.. Нет, я глуп, говорю о прошлом, засыпаю беспорядочными вопросами, сбиваю вас с толку, вместо того чтобы успокоить и добиться точных, ясных ответов, которые могут вас спасти. (Смотря на часы.) А стрелка движется… все движется. Господи! Сжалься надо мной!
Мария:
— Бедный мсье Бонакэ, вы по-прежнему лучший из людей! Ах, если бы я увидала вас раньше! (Помолчав.) Но к чему? Ни к чему бы это не послужило.
Бонакэ (обсудив что-то):
— Да, так. Вот в каком порядке я должен задать вопросы, чтобы выиграть время. Вы невиновны. Но кто же, по-вашему, сделал это преступление?
Мария:
— Не знаю.
Бонакэ:
— Оставьте безумное великодушие. Кого вы подозреваете? Заклинаю вас, скажите кто…
Мария:
— Клянусь счастьем дочери, доктор, никого не подозреваю.
Бонакэ:
— Никого? А яд, найденный у вас в комоде?
Мария:
— Не я положила его туда.
Бонакэ:
— Но кто же мог положить?
Мария:
— Ничего не знаю. Я никого не подозреваю.
Бонакэ (с отчаянием):
— Итак, никаких разоблачений! Ни одного факта! Говорит, что невиновна, — вот и все. Но, бедное дитя, чего же вы не кричали о своей невиновности перед судьями? Вот так, как сейчас передо мной? Этот крик потряс меня до глубины души. Судьи поверили бы вам, как я поверил. Зачем эта мрачная покорность смерти? Зачем эти слова, как будто вырвавшиеся из преступной совести: «Я должна умереть на эшафоте, так суждено»? Безумные слова; они заставили меня подумать, что несчастье свело вас с ума.
Мария:
— Через два часа я взойду на эшафот, — вот ясное доказательство того, что мне суждено умереть на эшафоте. Что делать! Против судьбы пе пойдешь.
Бонакэ (в сторону):
— Что говорит она? Неужели в самом деле ее рассудок… (Громко.) Мария! Мария! Опомнитесь! Вы не думаете о том, что говорите!
Мария (горько улыбаясь):
— Мсье Бонакэ, помните ли, как полтора года назад у вас на обеде, когда ваша жена была так добра, так приветлива ко мне… (Идет к столу и берет запечатанный конверт.) Постойте, вы увидите, что я не забыла ни вашей жены, ни вас. Я поручаю вам обоим мою бедную девочку; к счастью, я заплатила за нее в пансион за четыре года вперед. Тут в конверте ее портрет; я прошу г-жу Бонакэ сохранить его на память обо мне. А для вас тут маленькая булавка, я всегда ее носила.