Бонакэ (плачет):
— Она разрывает мне душу, сводит меня с ума! А время… Мария, послушайте…
Мария:
— Да, так я вам сказала, что на обеде у вас, помните, еще когда бедный Жозеф…
Бонакэ:
— Мария, сжальтесь, нельзя же все горести за раз! Мне нужны силы, чтобы постараться спасти вас.
Мария:
— Хорошо. На этом обеде я вам говорила о предсказании, сделанном мне четыре года тому назад. Помните? Вы еще смеялись надо мной.
Бонакэ:
— Предсказание? Какое предсказание?
Мария:
— Вы забыли?
Бонакэ (стараясь припомнить):
— Но я не знаю. Впрочем, постойте… кажется… (Вздрагивает и вдруг вскрякивает.) Эшафот!
Мария:
— И через два часа я взойду на эшафот. Как видите, колдунья была права.
Бонакэ (внимательно вглядываясь в Марию и заметив возбужденный вид, с каким она произнесла слово «эшафот»). А1 Теперь я все понимаю! Зловещее предсказание поколебало рассудок несчастной, когда она увидела, что, по ужасной игре случая, оно подтверждается необъяснимыми событиями! И тогда она подчинилась ужасной судьбе со слепой, мрачной покорностью. (Марии.) Значит, вы намекали на это предсказание, когда говорили своему адвокату: «К чему защищать меня? Я заранее обречена на эшафот»?
Мария:
— Не было ли это вполне естественно?
Бонакэ:
— Следовательно, вы намекали на него и тогда, когда отвечали судьям: «Да, это я всюду подмешивала яд; должно быть, я; потому что отравительницы идут на эшафот, а я должна умереть на эшафоте!»
Мария:
— Но как же иначе? Все обратилось против меня: отравление герцогини, яд, найденный в моем комоде. Не значило ли это, что предсказание должно было исполниться? И тогда я сказала себе: «Пусть же оно исполнится!»
Бонакэ (с отчаянием).
— Так вот как вы себя погубили! Это постоянное упоминание об эшафоте послужило страшным доказательством против вас. Но отчего вы не сказали об этом вашему адвокату, судьям? Отчего не объяснили смысл ваших слов?
Мария:
— К чему? Я должна быть приговоренной к смерти.
Бонакэ (про себя):
— Но это навязчивая идея, мономания, а помешанных не осуждают на казнь!
Мария (горько улыбаясь):
— Ну что же, доктор, сбылось предсказание колдуньи? Да или нет? (Доктор молчит.) Как видите, я не так уж глупа.
Бонакэ:
— Но об этом должны узнать! Боже мой! Нельзя же допустить, чтобы бред потрясенной горем души считали за угрызения совести, за невольный крик раскаяния! Надо, чтобы узнали правду! Нельзя же допустить божье создание до самоубийства, позволить ему броситься на эшафот! Следователь здесь, и я бегу… Но, Боже мой! К чему? Суд кончен. Это данные для защиты, а не новые сведения, которые могли бы заставить отменить приговор. (Смотря на часы.) А стрелка все движется! (Поднимая глаза к небу.) Господи! Боже мой! Ты один защитник невиновных! Сжалься надо мной, внуши, что мне делать! Как мне навести на путь спасения эту душу, потрясенную несчастьем! Как открыть подлое, жестокое чудовище, преступника, который посылает беднягу на эшафот?
Мария:
— Я не так слаба, как думала. Напротив, увидав этого доброго, чудного человека, друга моего бедного Жозефа, я чувствую себя сильнее. (Смотрит на часы.) Без четверти семь… А то… в восемь часов…
LIII
Бонакэ (вытирая слезы):
— Мария, истинный преступник должен быть открыт, и он будет открыт!
Мария:
— Этого не может случиться.
Бонакэ:
— Почему?
Мария:
— Не исполнилось бы то, что мне суждено.
Бонакэ (в сторону):
— Все эта неотвязная роковая мысль! (Громко.) Мария, заклинаю вас, слушайте меня. На допросе вы говорили о своем намерении отомстить родным герцогини де Бопертюи, но не хотели объяснить, как именно.
Мария:
— Объяснить — значило опозорить герцогиню. И кроме того, это ни к чему бы не послужило.
Бонакэ:
— Понимаю… все эта идея! Но каким образом ваше объяснение могло покрыть позором г-жу де Бопертюи?
Мария:
— Князь де Морсен был виновником всех моих несчастий. Он своим ухаживанием забросил ревность в сердце Жозефа.
Бонакэ:
— Я знаю. Безумная ревность сделала вас обоих несчастными.