Княгиня слегка покраснела, а Сен-Мерри живо заговорил:
— Моя милая крестница права. Ее мысль превосходна. Да, вот что нужно делать почаще, чтобы напоминать людям о достоинстве их имени.
— Как? Нужно бы делать? Надеюсь, что это будет сделано! — сказала княгиня и обратилась к мужу: — Вы, конечно, того же мнения?
— Без сомнения, — отвечал князь, — и как глава дома я сам собственной рукой напишу эти письма.
Опять вошел лакей, и разговор прервался.
IX
Лакей подал князю на серебряном подносе визитную карточку и сказал:
— Князь, этот господин желает говорить с вами.
— А Луазо вернулся? — спросил де Морсен, беря карточку.
— Нет, князь, я не видал г-на Луазо.
Князь подошел к окну и при помощи черепахового лорнета прочел: «Анатоль Дюкормье».
— Что за господин? Я не знаю такого имени.
— Он сказал, что у него очень спешные дела.
— Дела? Так проведите его к управляющему. Я не знаю, кто такой этот Анатоль Дюкормье. Когда Луазо вернется, сейчас же доложите мне.
— Слушаю-с.
И лакей вышел.
— Итак, папа, — сказала герцогиня Бопертюи, — решено: сегодня же вечером надо написать извещения. Это послужит прекрасной наукой для тех женщин, которым пришла бы мысль о неравном браке.
— Будьте у меня сегодня раньше обыкновенного, — обратилась баронесса к князю, — привозите с собой и Диану, мы вам поможем писать письма. А потом в виде награды мы втроем устроим маленький дебош.
— Что вы хотите сказать?
— Все твердят, что в этом году оперные балы прелестны и вполне приличны. Мне ужасно хочется побывать там; я уверена, что Диана ничего не имеет против. Решено, вы, князь, поедете с нами?
И баронесса пристально посмотрела на князя, что его, видимо, смутило.
— Отличная мысль, — сказала Диана. — Я смертельно скучала в прошлом году на этом балу, но все равно, если папа едет с нами, я на вашей стороне, баронесса.
— Право, Гектор! Бал в опере омолодит нас всех на двадцать лет. Мы там встретимся, — сказал смеясь Сен-Мерри князю.
Несмотря на свою привычную скрытность, князь не мог подавить замешательства, которое увеличивалось от пристального и проницательного взгляда г-жи де Роберсак, но он все-таки сказал:
— Ну, милый Адемар, ты с ума сошел!
— Почему это?
— Я? На балу в опере?
— Да разве мы с тобой не были там сто раз?
— Прежде — да, но теперь нам там не место. Подумай, в наши годы… и потом при известном общественном положении…
— Ну, Гектор! В прошлом году я видела там герцога Мирекура, президента совета, а он наших лет. А маркиз де Жювизи, вице-президент палаты пэров? Он тоже молодой человек наших лет, однако неутомимо посещает оперные балы и вечно заседает в знаменитом Coffre.
— Это правда, но все-таки…
— Почему вы колеблетесь, мой друг? — сказала княгиня мужу. — Уверяю вас, не бойся я, что у меня сделается страшная мигрень от маски и от жары, я бы поехала с вами, потому что уже четыре года не бывала на оперных балах.
— Без сомнения, я всегда рад исполнить желание г-жи де Роберсак. Но вследствие упомянутых причин и в особенности после постигшего нас несчастья, пожалуй, будет крупной бестактностью, если я покажусь на балу в опере, где ноги моей не было уже десять лет.
— Напротив, — сказала баронесса, — ваше присутствие в увеселительном месте показало бы, что вы не стыдитесь недостойного поступка маркизы, потому что не имеете с ней ничего общего.
— Но позвольте вам заметить…
— Скажу больше, на балу будет много наших, и так как ваше появление произведет некоторую сенсацию, то, по-моему, надо воспользоваться случаем и объявить во всеуслышание, что вы оповестите всех письмами о позорном браке.
— И завтра же утром весь Париж узнает об этом, — заметил Сен-Мерри.
— Баронесса вполне права, мой милый. Следует послушаться превосходного совета, — сказала княгиня мужу.
— Я того же мнения, папа, — заметила Диана. — Говорю это вовсе не для того, чтобы вы непременно поехали на бал. Я уверена, что г-н де Сен-Мерри не откажется проводить нас с баронессой?
— Можете ли вы сомневаться, дорогая крестница? Но Гектор последует нашему совету и также поедет.
— Иначе мы подумаем, что у князя действительно имеется какая-то причина… разумеется, соображение государственной важности для отказа нам, — сказала баронесса, делая многозначительное ударение на последних словах, как показалось князю.