— Знаете ли, милейший, что есть несколько видов тщеславия?
— Их очень много, сударыня.
— Но самое несносное из всех — тщеславие разночинцев: вы поспешили объявить мне, что вы мелкий буржуа. Очень интересное открытие, правда. Но зачем было начинать с этого? Как скучно, что мы с вами уже знаем, кто мы: о чем нам говорить теперь?
— За неимением лучшей темы, посмеемся над смешными буржуа. Я вам могу помочь в этом!
— Героическое самоотречение!
— Вовсе нет, сударыня, это месть.
— Кому?
— Вам, сударыня. Вы приняли меня за одного из своих.
Чем смешней я буду казаться вам, тем забавней будет ваш промах, и я буду отомщен. Постараемся затоптать меня в грязь. Для этого я могу предоставить в ваше распоряжение множество данных. Желаете фактов? Желаете мыслей?
— Смешных мыслей? И они ваши?
— До такой степени смешных и до такой степени принадлежащих мне, что самый ничтожный из ничтожнейших не мог бы иметь их. Но что же? Желаете весело похохотать, посмеяться надо мной?
— Вы так мило уступаете мне, что я боюсь злоупотреблять вашей любезностью.
— О, сударыня, я почту себя счастливым развлечь вас несколько минут! Желаете знать, что я, например, думаю о неравенстве званий и богатств или о любви?
— Пожалуй. Не правда ли, вы думаете, конечно, что рождение — предрассудок; богатство — случайность или несправедливость, если не хуже?
— Есть пять высших даров, сударыня, которые нельзя купить ни за какие сокровища в мире. Они не в человеческой власти, но бесценны в руках того, кто их соединяет и умеет пользоваться ими.
— Что же это за дары?
— Прежде всего здоровье, потом красота, молодость, ум, рождение.
— Неужели? Вы берете в счет и рождение?
— Как же иначе? Рождение — чудесный талисман, что бы там ни говорили. Но без богатства все эти царственные дары то же, что король в лохмотьях. Только золото венчает их и показывает во всем блеске. По-моему, мужчина или женщина, обладающие ими вместе с богатством, заслужива-ют беспощадного презрения, если в добродетели или в пороке не уметь найти такого счастья, которое могло бы возбудить жестокую, смертельную зависть у безобразных, бедных, глупых или… у мелких буржуа… как я, например.
— Следовательно, вы строго бы осудили многих женщин известного круга? Но за что вы могли бы упрекнуть этих бедняжек?
— За их скуку.
— А кто вам сказал, что они скучают?
— Их бесплодная, суровая добродетель, а чаще их выбор любовников.
— Вот как? Есть такие, которые имеют любовников?
— Иногда это очевидно.
— Что же вы, милостивый государь, думаете о любви?
— О какой любви?
— Разве несколько родов любви?
— Тысяча! Но мы ограничимся, если желаете, только тем чувством, которое в вашем обществе принято называть любовью. Оно заключается в том, что мужчина из общества своим более или менее долгим ухаживанием за светской женщиной компрометирует ее изо всех сил и, наконец, торжествует над ее добродетелью, как другие торжествовали или восторжествуют.
— Картина не особенно лестная. Но пусть так. Что же вы думаете о такой любви?
— Чтобы быть верной принципу, из которого она исходит, подобная любовь должна находить удовольствие в непостоянстве.
— А как же быть с сердцем? Что за любовь без сердца?
— Говорить о сердце в подобных связях — ошибка. Эта любовь не знает огорчений.
— Но что же остается? Как жить без сердца?
— Остается самая неоспоримая вещь в мире, наслаждения чувств и ума.
— Да, если имеется ум.
— Да, только умные люди способны любить так, как я говорю.
— Чем же сердце могло бы вредить этому сорту любви?
— Ах, сударыня, когда в такие связи замешивается сердце, то оно есть не что иное, как ревность их к настоящему, или к прошедшему, или к будущему; деспотизм, который предъявляют или терпят; горькое чувство, что к тебе охладели или ты сам охладел; однообразие, строгая супружеская верность, приложенная к веселенькой встрече, основанной на взаимном развращении. Вот что такое сердце в подобных связях!
— Но в свете встречается любовь, которая длится годами.
— Ее не существует.
— Подите, вы смеетесь. Бывает, что любят год, два года, десять лет.
— Десять лет — это слишком много. Не согласен. А что бывает в конце десяти лет? Усталость и отвращение. Чтобы избежать их, не лучше ли прибегнуть к взаимной неверности?
— Не лучше: в память того, что в продолжение десяти лет любили друг друга.