— Но как мы это уладим?
— Легче, чем в первый раз. Племянницу я предупредил. Пожалуйте, сударь, пользуйтесь моментом.
Князь взял под руку своего слугу и, прячась за него, прошел мимо г-жи де Роберсак и ее молчаливого кавалера. Вдруг Луазо, изменив голос, крикнул:
— Боже праведный! Ах, Боже мой!
Услыша как раз за собой внезапный крик, г-жа де Роберсак отскочила в сторону, бросила руку своего спутника и обернулась вместе с другими, чтобы узнать причину восклицания. Двойник князя ловко воспользовался невниманием баронессы и мгновенно стал сзади князя. Когда баронесса, еще взволнованная, машинально протянула руку, чтобы опереться на своего кавалера, князь уже был рядом с ней, и подмена совершилась благополучно. Хитрый Фронтен Луазо сейчас же испарился, а присутствующие приняли его крик за одну из веселых проделок дурного тона, которые довольно часты в этом увеселительном месте.
— Успокойтесь, Олимпия, — сказал вполголоса князь г-же де Роберсак. — Вы вся дрожите; это не более, как глупая шутка.
— Только ее и не хватало, чтобы к вам вернулся дар слова и чтобы вы прервали, наконец, упорное, непонятное молчание, которое храните уже полчаса, из-за какой-то причуды.
— Потому что я жестоко оскорблен, Олимпия, упорными ревнивыми подозрениями и предпочитал лучше молчать, чем невольно наговорить вам неприятных вещей. Но, в конце концов, вы должны были признаться в неосновательности недоверия ко мне, потому что я имел счастье пробыть с вами весь вечер.
— Быть может, независимо от вас, а то бы вы поступили иначе. Без сомнения, вы молчали с досады…
— Тише, ради Бога! Вот моя дочь, — сказал князь, узнав герцогиню де Бопертюи по лентам, которые она опять надела после разговора с Дюкормье.
— Ну как, моя милая? Не пора ли уезжать? Если вы согласны, то и баронесса того же мнения.
— В таком случае едем, потому что у меня страшно болит голова, — отвечала герцогиня, беря под руку г-жу де Роберсак.
Они спустились вниз по большой лестнице и вместе со многими другими стали в подъезде в ожидании кареты. Здесь князь де Морсен увидал опять Марию Фово. Она стояла рядом с Анатолем Дюкормье, в то время как Жозеф ходил за платьем. У двери бюро полицейского комиссара, куда час тому назад внесли умирающую, стояла многочисленная группа и все еще слышались разговоры на ее счет.
— Что же с несчастной дамой?
— Говорят, театральный доктор застал ее мертвой.
— Не может быть, потому что он сейчас вышел от нее, говоря, что идет в аптеку заказать лекарство и скоро вернется.
— Ну, очевидно, она не умерла!
— Черт возьми! Какое умерла, когда минуту назад кто-то видел, как она поднялась по лестнице.
— Уж это слишком! Контролер говорит, что она была еще без сознания, когда доктор ушел.
Анатоль Дюкормье и Мария Фово подвинулись поближе к этой группе, чтобы лучше слышать.
— Боже мой, мсье Анатоль, что случилось? Кто эта несчастная?
— Я столько же знаю, как и вы, сударыня. Но если желаете, мы узнаем подробности у контролера.
Анатоль подошел к окошечку контроля и обратился к одному из чиновников:
— Будьте любезны, сударь, скажите, что случилось?
— С несчастной дамой в домино два часа назад сделался нервный припадок, как говорят одни; другие говорят, что у нее эпилепсия. Тогда побежали разбудить доктора Бонакэ: он — театральный врач.
Мария прошла вслед за Анатолем и все слышала.
— Постойте, — сказала она, — Бонакэ — друг Жозефа и ваш также, мсье Анатоль.
— Скоро ли вернется доктор? — спросил Анатоль у контролера. — Я не видался с ним несколько лет и хотел бы воспользоваться этим случаем, чтобы поскорей пожать ему руку.
— Он не может долго задержаться, потому что аптека рядом.
В это время вернулся Жозеф с платьем.
— Насилу добыл наши вещи, — сказал он, — публики без конца. Вот твоя шубка, Мари. Постой-ка, я сам одену тебя, на дворе чертовский холод.
Жозеф застегнул шубу жене и поднял капюшон, чтобы на нее «не подуло ветром», как он выразился; Мари жаловалась, что ее хотят задушить. Вдруг какая-то молодая девушка в тальме и в черной бархатной шляпке под вуалью, скрывавшей наполовину ее бледное взволнованное лицо, быстро вошла в подъезд, подошла к контролеру и задыхаясь спросила:
— Я от доктора Бонакэ. У него на дому мне сказали, что он здесь. Умоляю вас, где мне его найти? Дело касается спасения моей матери: ей очень плохо.
Слова и волнение молодой девушки так резко противоречили веселому шуму и оживлению маскарадной публики, что контролер, Мария с мужем и Дюкормье почувствовали себя неприятно. Контролер отвечал: