Кострица Евгений Валерьевич
Жертва ума
Пролог
Автор все утро пыхтел над книгой, пытаясь найти там хоть малюсенькую дыру, в которую удалось бы втиснуть новую большую главу. А лучше - две. Но все было напрасно. Сценарий давно вышел из-под его контроля и наотрез отказался дробиться. Нет, конечно же, можно было бы добавить безумный эвент вроде 'атаки коварного и мерзкого кракена с богатым и сложным внутренним миром' или окончательно уйти в жанр эротики, расписывая 'невероятные и умопомрачительные переживания экстаза в тротиловом эквиваленте...', но так насиловать роман, который сейчас пока имел, хоть какую-то видимость композиции - не поднималась рука. Глаза не поднимались тоже, они слезились и от напряжения уже сильно болели. В голову лезли вялые, смутные, обрывочные слова в самых нелепых сочетаниях, не желающие связываться в осмысленные фразы. Ум был совершенно забит и оттуда, словно воняло несвежими, тупыми и банальными мыслями. Мозг был сейчас способен только к выдаче очередных затертых до дыр штампов. Стоило сделать перерыв и проветриться.
Из открытого окна запахло весной. Солнце старательно топило сосульки, длинными очередями капель талой воды залив подоконник. Снег под окном был уже почти черным и успел как следует утрамбоваться от лап шмыгавших мимо котов. Природа просыпалась под ритмичные звуки капели, птичьего пения и утробного кошачьего воя. А вот мозг автора, наоборот - засыпал, плавясь в теплых весенних лучах и приступах авитаминоза. Усталость, апатия и раздражение - все признаки были налицо. Хотя, именно последнее из них, могло быть, как раз вызвано необходимостью растянуть книгу на одну ее треть, до полумиллиона знаков, как того хотело издательство.
Он никак не мог найти решения этой проблемы, не искалечив попутно то, что ему самому, сейчас казалось 'целостным сюжетом, где действия и мотивы героев имеют внутреннюю логику, диктующую развитие событий'.
Автор уже, как получилось, развил двух второстепенных персонажей книги, при этом, едва не сделав их главными. Поступить так же с оставшимися, было нельзя - это бы уничтожило интригу и доконало развязку, с которой он и так протянул сколько смог. Разбавить же все, вставив через каждый абзац пространное описание дивной природы, значило усыпить пугливого читателя, заставив далее только мельком просматривать книгу по диагонали, цепляясь за редкие сигнальные маячки отдельных строк, которые могли еще хоть как-то удерживать на ней его внимание.
Все эти попытки привели лишь к замене нескольких корявых фраз и новой версии расстановки знаков препинания, ни на шаг, не приблизив его к цели. Измученный разум был стихийно захвачен бунтарскими мыслями о редакторской черствости и трагизме непонимания гениального замысла автора, чей гордый и свободолюбивый интеллект вынужденно прогибается под весом бездушной коммерческой машины.
'Эта книга никак не может быть написана в большем объеме. По крайней мере, не им. И не про это. И вообще не книга', - автор раздраженно отпихнул от себя клавиатуру. Он не мог заставить себя продолжить это бесполезное вчитывание, в практически уже наизусть выученный текст.
Для приличия, немного нервно побарабанив пальцами по краю стола и выдержав паузу, соответствовавшую скорости восстановления его величия и потерянного было достоинства, автор, изображая на лице всепрощение, подвинул клавиатуру обратно. К сожалению, свидетелем этого храброго демарша, был только его серый кот, чья невозмутимая усатая морда сейчас равнодушно взирала на эти терзания и творческие муки. Животное уже давно привыкло к взрывам такой легкой истерики этого двуногого постояльца на его территории, которому только из милости иногда разрешалось убрать его грязный лоток.
Не полагаясь более на понимание и сочувствие этой пушистой, бесчувственной твари, автор с горестным вздохом, вернулся к роману, скользя усталыми глазами по бесконечной стене мелкого текста...
1
Мира пряталась в эти холодных камнях со вчерашнего вечера. Девушка очень долго и тщательно искала место, откуда ей хорошо было бы видно ту часть берега, где сейчас шли последние приготовления к событию, на которое она бы предпочла не смотреть, ненавидя этих людей и даже себя за то, что пока не могла этому никак помешать.
Стена ветвей, немного расступаясь, образовала небольшое окно, которое оставалось только подчистить, срубив несколько мелких веточек, все еще заслонявших обзор. Джунгли на этой горе были настолько плотными, что даже в солнечный день здесь было сумрачно и прохладно. Прелая и влажная листва после вчерашнего ливня, все еще скользила под ногами, обнажая скользкую коричневую глину, обещавшую быстрый и болезненный спуск при любом неловком или неосторожном движении. А ей этого очень не хотелось, поскольку такое падение, неизбежно бы привлекло внимание большей части того оцепления, которое пряталось на этой же горе, чуть ниже уровнем. Мира не боялась свалиться прямо им в руки, будучи совершенно уверена, что они совсем не обрадовались бы такому подарку. Но, все это бы вызвало столько ненужного шума и гама, что неизбежно провалило бы ее операцию.
Задание казалось очень простым - просто смотреть, запоминать все и вернуться живой и незамеченной. Ей, в этот раз, не требовалось выслеживать ее цель или наводить хаос и панику в боевых порядках противника. Напротив, требовалось избегать малейшего риска. Даже одно только ее обнаружение, могло стоить жизни очень многим людям, а такие потери бы ей не простили. Внедрить своих людей, было чрезвычайно трудно, и любая ошибка угробила бы годы агентурной работы. На такую тонкую работу, она сама была неспособна, внося во все, что она делала, слишком много личного. Но в боевой обстановке, ей уже не было равных.
Мира помнила, что не всегда была совершенным орудием смерти. Ее милое личико выполняло роль приманки-фонарика морского удильщика, но за ангельской внешностью скрывалось бездонное озеро бешеной злобы, которую она лишь изредка могла вызвать в мир, при этом, всегда рискуя не вернуть все обратно. Но ее невинный вид и хрупкость фигурки, уже давно никого не обманывали - она была для этого слишком известна, а награда за ее красивую голову, была сравнима с бюджетом небольшого городка.
У девушки очень устали глаза и она позволила им отдохнуть, осторожно положив на камень мощный бинокль с антибликовой оптикой. Эту вещицу протащили в анклав контрабандой, но сейчас он полностью окупил все вложения. С его помощью, она прекрасно видела все детали происходящего, без всякого риска быть замеченной, несмотря на внушительный радиус контролируемой противником зоны.
На пляже, тем временем, все было почти готово. Далеко внизу, на узкой и золотистой полоске пляжа, суетливо бегали маленькие черные точки, завершая работу. В прошлом, Мира провожала этой же дорогой свою мать и память об этом сейчас выжигала ей сердце. Лютая ненависть, была не самым приятным свойством ума, заполняя в нем собой все свободное пространство и оглушала разум, не оставив ни малейшего места для тайника в ее уже темной душе, где могла бы сохраниться хотя бы тень сострадания к тем, кто так поступил с ее мамой. Она всегда была для девушки единственной опорой, светильником в холодной тьме этого равнодушного мира. Тогда он погас и Мира осталось в этой бездонной ночи одна, прячась в ее кошмарных тенях и осторожно впитывая их в себя до тех пор, пока сама не стала одной из них, взрастив тщательно лелеемое семя своей мести.
Она многому научилась от матери, но так и не успела перенять ее самое главное качество - безусловную любовь к людям и сострадание даже к своим палачам. В конце концов, они были ни в чем не виноваты, поскольку никогда не выбирали ни свою судьбу, ни ее обстоятельства, ни весь сложный набор эмоций и мыслей, омрачающих их несчастный разум. Их даже не за что было прощать, как нельзя винить грабли, за шишку на лбу - их просто туда положили. Но, мама в тот раз простила их всех, чтобы им стало легче, но не успела научить этому дочь.
Девушка отчетливо понимала, что она потеряла, превратившись в чудовище, использующее тот дар, что она получила от матери, как оружие, но все это, только еще ярче раздувало ее ярость и жажду. Она, порой чувствовала себя инвалидом, все чаще теряя эмоциональный контроль в уже самых безобидных ситуациях. И тогда была опасна даже для собственных людей, находясь во власти ослепляющей вспышки безжалостного гнева, и больше всего боялась остаться такой навсегда, с каждым разом, все труднее возвращая ясность рассудка. Именно поэтому, она чаще всего теперь ходила на задание одна. Пока же, ей ничего не угрожало, а люди внизу, сейчас всматривающиеся в непроходимые заросли джунглей, могли пребывать в спокойной иллюзии их безопасности, не зная, какое исчадие ада притаилось, буквально над их головами.