Рядом с Хану пошевелился какой-то бесформенный сверток, при ближайшем рассмотрении, оказавшийся Гридиком, которого сшибли с ног в начале всей заварушки. По нему, видимо, пробежалось немало людей, он выглядел помятым, но на удивление бодрым, и что самое удивительное - жизнерадостным, на этот раз, уже не наигранно излучая свет дружелюбия. Когда он улыбался, уголки рта теперь поднимались, а вокруг глаз плясали морщинки, что говорило о том, что этот человек, сейчас действительно искреннен.
Хану устало подумал, что бедный директор свихнулся от горя или от шока обрел просветление.
Директор встал и вдруг, как-то очень знакомо, похлопал его по плечу. Он, что-то шепча про себя, пытался осмотреть его рану, но аккуратно оголив ее, сочувственно пожал плечами и приложил к ней ладонь. Боль сразу утихла. Изменилась и пластика его движений, став, словно, каким-то уютным и круглым. Раньше же, его жесты были четкими и отрывистыми.
Хану и Мира, обменялись изумленными взглядами, после чего, обоих мгновенно пронзила догадка - да это же, Нима!
Только этот мастер мог обладать давно утерянной практикой переноса сознания. Для нее, ему был не нужен помощник. К своему несчастью, 'Скай-Гридик', недооценил учителя, и теперь его новое тело валялось в костной пыли со стилетом в груди - на той же плите, куда он за это столетие, проводил на смерть столько народа.
Хану облегченно вздохнул. У этого города все же было будущее. Нима, Инна и Мира вполне разберутся с тем, что осталось. С 'кармомографом' случилась та самая 'большой неприятность', про которую ему тогда рассказывала Инна. Недобрая жертва с уже отвратительной кармой была противопоказана для этого жуткого действия. Проходить же собственные тесты у дочки, на подобный случай, отец уж точно не планировал.
Инна, видя все это из смотровой щели своей камеры, все поняла и прекратила штурмовать уже почти поддавшуюся решетку. Хану был обречен. Даже, если она сейчас выбежит, то не принесет ему ничего кроме новых страданий.
Она обессиленно уронила свое искалеченное тело на мраморный пол и зарыдала, стуча израненной рукой по холодному равнодушному камню. Он должен спокойно уйти, отпустив все в этом мире. Даже ее. Особенно, ее.
Мира, кусая губу, беспомощно смотрела на Хану, не в силах помочь. Смертельно ранив его, она чувствовала себя отвратительно, проклиная себя за потерю контроля. Но исправить все это, она не могла.
Сознание Хану невидимой струйкой утекало из этого мира уже насовсем, с каждой каплей потерянной крови. На его плечо легла рука Нима в образе Гридика, что вызывало у него, несмотря на разливавшуюся в теле слабость, отчетливый когнитивный диссонанс. Учитель что-то успокаивающе шептал ему, а мир рваными кусками таял, прощаясь. События прошедшей недели, причудливым калейдоскопом, бесшумно скользили в его памяти. Яркие образы, страхи, надежды, подлость и коварство, любовь и предательство, сливаясь и перемешиваясь, словно снежинки, мягко таяли в уже неразборчивой массе.
Даруй мне свое благословение, чтобы мой путь был свободен от препятствий.
Даруй мне свое благословение, чтобы я мог практиковать усердно.
Даруй мне свое благословение, чтобы трудности превращались в путь.
Даруй мне свое благословение, чтобы я был стойким в использовании средств.
Даруй мне свое благословение, чтобы я чувствовал истинную преданность.
Даруй мне свое благословение, чтобы я мог встретиться лицом к лицу с моим естественным состоянием.
Даруй мне свое благословение, чтобы естественное осознавание пробудилось в моем сердце.
Даруй мне свое благословение, чтобы мое заблуждающееся восприятие было отсечено под корень.
Даруй мне свое благословение, чтобы я достиг просветления в течение одной жизни.
- 'Драгоценный Гуру, я молю тебя, царь Дхармы, господин, я восклицаю в тоске! Для меня, несчастного, ты - единственная надежда. Даруй мне свое благословение, чтобы наши умы слились воедино!' - еле слышно шептал Хану, повторяя чьи-то слова, звучавшие совсем рядом.
Он открыл глаза. Опять белый потолок. Кровать. Капельница. Столик с пикающими приборами. Повязки. Жуткая головная боль. Вбегающая в палату медсестра. И изумленный друг, смотрящий ему прямо в глаза, с текстом 'Призывание Гуру издалека' в руках, которое он и читал ему вслух, все это время.
- Он пришел в себя, зовите доктора! - чей-то крик в коридоре.
И память. К нему вернулась его память и звали его тут, вовсе не Хану. Это был всего лишь, псевдоним персонажа в одной онлайновой игре, а вокруг был его прежний, хорошо знакомый и понятный ему мир.
- Ты сильно нас напугал! Всю неделю был в коме...
Включенный в коридоре телевизор громко вещал: 'Сирийские боевики под прикрытием женщин и детей атаковали правительственные....'.
Ничего не менялось. Он вновь закрыл глаза, разочарованно и устало заснув.
Эпилог
Поставив в тексте последнюю точку, автор надолго задумался. На сердце было тоскливо. Ему не хотелось так заканчивать книгу. Он уже который раз, тщательно отслеживал всю цепочку событий, пытаясь найти возможность для другого финала.
На днях, пробегая глазами сцену с Хану и Инной, он сам проплакал весь вечер. Он очень хотел бы все изменить, но ничего не выходило. Его персонажи жили своей собственной жизнью и временами, ему казалось, что он еще с самого начала не имел никакого контроля над сюжетом, поскольку даже не знал, что будет с ним уже через страницу. Ум послушно отстукивал на клавиатуре только то, что уверенно и властно проявлялось на смутном фоне обычного мелкого мысленного мусора.
Перед его взором, из ничего - из пустоты разворачивалась драма, к которой он сам, имел отношение лишь как ее свидетель и очевидец.
Как ему самому хотелось бы закончить книгу? Сладкой утопией с счастливыми и живыми героями и самоваром на столике? Все починили и исправили, злодеи наказаны, а добро торжествует на фоне ванильного неба и обнявшейся пары на рассвете нового дня?
Даже, если бы он решил создать только для личного пользования такую альтернативную концовку - у него бы ничего не вышло. Автор не обманывался по поводу собственных способностей, зная, что абсолютно не умел писать. Его не покидало тревожное ощущение, что писали, как раз именно им. Через него или скорее, просто используя его как шариковую ручку, только с иллюзией контроля и авторства этого текста.
Возможно, он сам его пленник и персонаж?
Эта тревожная догадка молнией пронзила его мозг. Может ли он стереть эту книгу? Пальцы быстро выделили весь текст и нажали клавишу 'delete'.
Нет, не так. А из 'облака' и флешки? Насовсем?
Руки испуганно дернулись и замерли, беспомощно повиснув - он не мог. Понимание медленно просачивалось в его ум, пугая все больше. Он не...
Кайзи сделал паузу, прекратив надиктовывать текст уже уставшему помощнику.
- Остановимся пока на этом. Можешь идти. Мы скоро закончим.
Его обострившийся слух четко различил обрадованное сопение мальчика, куда-то спешившего на свою очередную забаву. В конце концов, у него были дела поважнее, чем записывать весь этот бред за слепым стариком...
Кайзи знал, что все это выглядело для мальчика полной бессмыслицей. Удивительно, что он сам смог столько прожить. Возможно, это было его проклятием. Свидетелей тех давних событий осталось немного. Он должен рассказать эту историю так, как еще помнил ее сам. Сейчас много чего наплели вокруг этого, но Кайзи, наконец-то может раскрыть теперь правду - когда их обоих, давно уже нет. Правду о том, как это все было тогда. Правду о своей вечной и безответной любви к Инне. Гимн ее красоте. Ее песню надежды. Правду о том, что она дождалась его и Хану вернулся. Не мог не вернуться...