Картли тоже решила избавиться от коварного шаха Аббаса и хочет скрепить дружбу с золотым Стамбулом. Цари и князья Грузии съехались в Метехи, чтобы поклясться на скрещенных клинках в верности союзу Грузии с Турцией. Но шах коварен, а за нашей спиной держит свой отточенный кинжал княжество Самцхе-Саатабаго.
Позволь напомнить твоей мудрости, что владетель княжества Самцхе-Саатабаго Манучар Второй Джакели - воспитанник Эмир-Гюне-хана, советника шаха.
Мудрость подсказывает использовать знание Манучаром Ирана. Блистательное Османское государство и Светлая Грузия совместно с Самцхе-Саатабаго могут нанести сокрушительный удар собаке шаху Аббасу.
Расправившись с Ираном, не трудно будет уничтожить род Манучара и поделить между Турцией и Картли земли княжества Саатабаго.
Если слово наше будет словом, любовь - любовью, дружба - дружбой, Картлийское царство пойдет с Блистательной Турцией на Багдад, Ереван и Тебриз, случайно попавшие к длиннорукому шаху Аббасу. Блистательная Турция, приблизив свои войска к Картлийскому царству, поможет истребить кизилбашей и отогнать шакала шаха Аббаса за пределы Агджа-Калы, которая была пожалована мне, твоему высокому брату, еще царем Георгием и без всякой совести присвоена шахом Аббасом.
Не все можно доверить посланию, многое изустно передадут твоему величию посланные мною князья.
Будь охраняем благородной тенью великого Османа. Да сверкает твое имя подобно солнцу над Вселенной.
Приложил руку раб божий
Верховный везир Картлийского царства
князь Шадиман Бараташвили".
Осман-паша вдохнул вечернюю прохладу Босфора, свернул послание и самодовольно подумал: "Хорошо, что я догадался отклонить желание князей прочесть в диван-зале послание мудрого Шадимана и, только уединившись, сломал печати. Конечно, послы не могли знать об окне над моей головой, искусно скрытом за решеткою, через которое султан всегда слушает разговор своего везира со всеми чужеземцами. Такой глупый обычай могли придумать только древние персидские цари и византийцы. Но я, великий везир, перехитрил любопытных. Умное послание я перескажу султану, как свои личные мысли, пусть Ахмед лишний раз удивится моей проницательности и доверит мне ведение войны с хитрым шахом Аббасом. Если аллаху будет угодно и победа останется за мной, может, паши пожелают видеть на турецком троне властелина более счастливого в войне, чем Ахмед Первый".
Осман-паша с наслаждением потянулся и зажмурил холодные глазе: он уже видел себя под драгоценным балдахином, торжественно следующим по улицам Стамбула в предместье Эюб. Янычары на огненных конях встречают его приветственными выкриками, и в безмолвном обожании перед его величием повергается ниц толпа правоверных.
Ослепительная процессия приближается к прекрасной мраморной мечети, где похоронен храбрый знаменосец Мухаммеда - Эюб. Здесь, в святой тишине, хранится сабля первого турецкого султана Османа. Шейх-уль-ислам и хатибы в пышных тюрбанах окружают его, садразама, и опоясывают в знак восхождения на престол священною саблей Османа.
И он, султан, обводит всех величественным взглядом и над рукописью корана произносит торжественную клятву поддерживать учение Мухаммеда. О, час величия! Час блаженства!
Вот он медленно выходит из мечети и пригоршнями бросает в толпу серебряные монеты...
Везир открыл глаза и испуганно оглянулся - не подслушал ли кто его мысли? Он облегченно вздохнул и направился в покои султана.
На Перский мост шумно въехали на придворных аргамаках в сопровождении свиты князья Джавахишвили, Цицишвили и Абу-Селим-эфенди.
Впереди скакали кулуссы - конные стражники, нагайками очищая дорогу.
Мост, изогнутый рогом, казалось, лежал на голубой воде. Двигались пестрые толпы. Турки, негры, армяне, мальтийцы, греки, метисы торопливо пересекали залив. У перил толпились дервиши в конических войлочных колпаках.
Толстый паша важно покачивался на крупном коне. Купец, объезжая свои лавки, а лекарь - больных, восседали на наемных конях. Погонщики, размахивая короткой плеткой, бежали рядом. Плелись ослы с корзинами, полными фруктов и зелени. Гамалыки, несущие на спине тюки, ящики, кирпичи, бревна, железо, с криками "хабарда!" продвигались среди толпы.
В чадрах, словно тени, скользили турчанки.
На всех проходящих с жалобной мольбой набрасывались нищие. Старики, дети, калеки протягивали высохшие руки, но редко кто швырял им монету.
Джавахишвили и Цицишвили, предвидя благоприятный результат от своей беседы с султаном и, конечно, вкусный посольский обед после приема, громко восхищались столицей Ахмеда Первого, покровителя изящных построек.
Любезно указывал Абу-Селим-эфенди князьям то на горящие в ярком солнце купола мечетей, на дворцы султана и беленькие домики с решетчатыми окнами, ютящиеся вокруг древних стен и утопающие в кипарисах и цветниках, то на террасообразный древний генуэзский город Галату и предместье Перу.
Абу-Селим-эфенди просил князей обратить особое внимание на возвышающуюся над Стамбулом древнюю башню Галаты и на дворец ослепленного Велизария, виднеющийся на высотах Эюба.
Наконец стражники, охрипшие от крика и брани, размахивая нагайками, прижали толпу к бокам моста, и князья с эфенди, проехав гуськом, поднялись в гору, в торговый квартал Галаты. На турецком базаре их сразу охватила отвратительная смесь всяких зловоний.
Эфенди, не замечая неудобств уличного путешествия, продолжал знакомить грузин с шумной Перой.
Кривые узкие улицы лепились к горному склону - одна улица над другой, один дом на другим. По улицам текли зловонные помои. Всюду лежали голодные собаки, не обращавшие внимания на проходящих и проезжающих.
Пирамидообразная куча каменных и деревянных домов в несколько этажей, высоких, узких и некрасивых, вызывала у князей желание поскорее оказаться в серале перед покровителем изящных построек Ахмедом Первым.
Наконец они выбрались по крутому подъему на главную улицу Перы. По обеим сторонам улицы теснились цирюльни, лавки со сладостями и фруктами, кофейни, торговые склады, бани, лавки тряпичников.