Зейн был футов шести ростом, высокий и худой. Сверху на нем был лишь черный кожаный пиджак на бледном теле. Волосы у него были белые, как вата, коротко остриженные по бокам и собранные в длинные пучки наверху. Открыв рот, он зарычал. У него торчали клыки, верхние и нижние, как у большого кота. Ну и ну.
Я наставила на него пистолет и медленно выдохнула, стоя неподвижно и спокойно, целясь в белое тело выше Натэниела. С такого расстояния я бы не промахнулась.
– Второй раз не повторяю, Зейн. Отпусти его.
– Он мой, мой!
Зейн зашагал к выходу, и я спустила курок.
Oт удара пули он развернулся и упал на колени. Раненое плечо перестало держать, и Натэниел соскользнул на пол. Зейн вскочил, здоровой рукой прижимая к себе Натэниела, как куклу. Ткани его плеча уже срастались – как в кино, когда расцветающий цветок снимают замедленной съемкой.
Он мог бы рвануться мимо меня, рассчитывая на свою быстроту, но не стал. Он просто шел на меня, будто не верил, что я выстрелю. А зря.
Вторая свинцовая пуля попала ему прямо в грудь. Кровь плеснула по бледной коже. Зейн упал на спину и выгнул ее, пытаясь вдохнуть, что было трудно из-за дыры в груди размером с кулак. Я подошла – поспешно, но не переходя на бег.
Обойдя его на расстоянии вытянутой руки, я зашла сзади и чуть сбоку. Простреленное мной плечо все еще не работало, другая рука была прижата телом Натэниела. Зейн смотрел на меня широко раскрытыми карими глазами, тяжело дыша.
– Остальные пули серебряные, Зейн. Стрелять буду в голову, и твои поганые мозги разлетятся по этому чистому полу.
Он все же смог выдохнуть:
– Нет. – Его рот наполнился кровью, и она вытекла на подбородок.
Я наставила дуло на его лоб, примерно на уровне бровей. Если я опущу курок, его не станет.
Передо мной лежал мужчина, которого я никогда раньше не видела. С виду он был молод, ближе к двадцати, чем к тридцати. Меня заполнила огромная пустота. Будто я стояла посреди белого шума. Ничего не чувствуя. Я не хотела его убивать, но мне было безразлично, убью я его или нет. Это только его интересовало. Я позволила ему прочесть это в моих глазах – что мне оба исхода безразличны. Позволила, потому что он – оборотень и должен был понять, что видит. Обычные люди этого не видят. По крайней мере люди в здравом уме.
– Ты оставишь Натэниела в покое, – сказала я. – Когда приедет полиция, ты будешь делать все, что тебе скажут. Ни спорить, ни отбиваться не будешь, иначе я тебя убью. Ты меня понял, Зейн?
– Да, – ответил он, и снова кровь выплеснулась изо рта густой струей. Он заплакал, и слезы потекли по окровавленному лицу.
Слезы? Плохим парням по сценарию не полагается плакать.
– Как я рад, что ты приехала, – сказал он. – Я пытался ими заниматься, но у меня не получалось. Я хотел быть Габриэлем, но не мог.
Плечо у него уже зажило настолько, что он мог прикрыть глаза рукой, скрыть от нас свои слезы, но голос у него был хриплым от слез – и от крови.
Я не знала, что сказать. Отрицать, что я собираюсь быть их предводителем, вроде не очень удачная мысль, если учесть разбросанные здесь тела. Откажись я от этого предложения, Зейн может снова озвереть, и придется его убить. И меня пронзило, как укол, осознание, что мне убивать его не хочется. Из-за слез? Может быть. Но не только. Факт тот, что я убила их альфу, защитника, и ни разу не подумала, что станется с остальными леопардами-оборотнями. Мне не приходило в голову, что у них нет второго в иерархии, который мог бы занять место Габриэля. Я уж точно не могу быть у них альфой. Не покрываюсь я мехом каждый месяц. Но если таким образом удастся удержать Зейна, чтобы он не рвал врачей в клочья, я согласна подыграть.
Когда прибыли копы, раны Зейна уже зажили. Он свернулся калачиком, прижимая к себе бесчувственное тело Натэниела, как плюшевого медведя, и гладил его волосы, все еще плача.
– Она нас защитит. Она нас защитит. Она нас защитит, – повторял он.
Я так поняла, что «она» – это я, и у меня слегка поехала крыша.
5
Стивен лежал на узкой больничной кровати. Белокурые локоны Стивена были длиннее моих; они разметались по белой подушке. Тонкое лицо было исчеркано крест-накрест грубыми розовыми и красными порезами. У Стивена был такой вид, будто его вышвырнули сквозь оконное стекло – как оно на самом деле и было. Стивен, который вряд ли превосходил меня по весу на двадцать фунтов, не пошел на попятный, и в конце концов Зейн выбросил его сквозь небьющееся стекло с сеткой. Как сквозь проволочную сырорезку. Человек бы от этого неминуемо погиб, и даже Стивен был очень, очень сильно ранен. Но он поправлялся. Я не могу скзаать, будто порезы заживали на глазах, – это было как распускается цветок. Замечаешь, что это случилось, но как это происходит – не видишь. Я отвернулась на миг, поглядела опять на Стивена – и на один шрам уже было меньше.