Пусть делает, что хочет. Может, чему-нибудь и научится. Если, конечно, останется жив.
Дерек присел на корточки рядом с Инес. Вид у нее был совершенно измученный. Лицо залито слезами, губы искусаны в кровь, глаза красные. Темно-зеленый костюмчик, который, по мнению Дерека, так шел к ее бледному личику и темным волосам, был весь в грязи, правый рукав разорван.
– Ну все, девочка моя, все, не надо плакать, – сказал он. – Эрритен ускакал и больше не вернется, все неприятности уже позади.
Как это часто бывает, его слова, вместо того, чтобы успокоить Инес, вызвали у нее новый пароксизм рыданий. Слава богу, хоть за шею она не хваталась, как раньше. Может, с исчезновением Эрритена «огненная змейка» тоже растаяла?
– Дерек, это я во всем виновата, – всхлипывала девочка. – Это все из-за меня. Ты видел, как он ударил Лалу? Кулаком… По лицу… И Ален… Он увез Алена с собой! Знаешь, на самом деле Эрритен не человек, нет. Он просто притворяется. На самом деле он паук. Ты же знаешь, я иногда могу видеть, что у людей внутри. Он… Он такой страшный! – Инес содрогнулась. – Дерек, я вот чего боюсь. А вдруг я и дальше буду делать не то, что хочу, а что он мне велел? Может, он приказал мне убить маму… ну, потом, когда она вернется домой? И я сделаю это? Нет, ни за что! Лучше умереть! Дерек, миленький… Я больше не могу…
Ему очень не понравилось затравленное выражение больших черных глаз Инес, их странно ускользающий взгляд. Господи, ну где же Пао? Он один может снять это наваждение, сделать так, чтобы она, к примеру, просто забыла обо всем, что произошло сегодня ночью.
Дерек взял всхлипывающую девочку на руки и понес к дому, уговаривая, успокаивая, утешая. Подошла Трейси, спросила, все ли в порядке с Инес, не надо ли чего. Но та отворачивалась от нее и лишь крепче прижималась к Дереку. Сестра, похоже, немного обиделась, но Дерек знал, что Инес просто ужасно стыдно за все, что она делала по наущению Эрритена.
Между тем, его собственное состояние ухудшалось, медленно, но верно. У него начало очень неприятно «постреливать» в голове, а потом был момент, когда все раздвоилось перед глазами.
В конце концов девочка уснула у Дерека на руках и тут как раз Пао принес жену Эрритена. Боже, до чего ужасно выглядела несчастная женщина! И
все время как-то странно, криво улыбалась и подергивала головой. А какая она была грязная! И как от нее воняло! Кристу положили на постель в одной из комнат и Трейси влажной тряпкой очень осторожно стерла с ее лица и шеи хотя бы основную грязь. Пришел Аликорн, которого недавно выбрали мэром города. Очень представительный мужчина и такой… вызывающий уважение. В какой-то момент Дерек поймал на себе его изучающий, заинтересованный взгляд. Аликорн послал за врачом, тот осмотрел Кристу. Дерек отнес спящую Инес в ее комнату и с помощью Трейси уложил на постель.
Да, так оно все и было. Столько событий на протяжении всего лишь ночи и утра…
Вот именно, утра. Сколько он сидит здесь? Минут сорок, не больше. Значит, до вечера еще далеко. А между тем, в конюшне сейчас было совсем темно. Дерек снова разблокировал Ключ, и снова в голове у него завибрировало, а давление в области лба стало заметно сильнее. Но тревожных красных всполохов он не увидел. На мгновение мелькнула совершенно абсурдная мысль – каким-то образом повреждения исправились сами собой. Но нет, это было невозможно, конечно, да и зуммер сигнала тревоги гудел в голове, не переставая. Почему же так темно и почему он не видит, как то наливается красным, то гаснет экран Ключа?
Однако прежде чем он успел ответить себе на эти вопросы, в уши ворвался взволнованный голос Адамса:
– Дерек, что с тобой? Куда ты пропал? У тебя что-то было со связью? Ну, теперь, я вижу, она восстановилась. Почему ты молчишь? Дерек, ты меня слышишь?
Голос Адамса странным образом то затихал, точно удаляясь, то гремел с такой яростной силой, как будто Адамс выкрикивал свои вопросы и призывы прямо в уши Дерека.
– Да, я тебя слы-шу, Адамс, – запинаясь, ответил он. – Говори потише, у меня… болит го-лова.
– Ну, слава богу! – с облегчением воскликнул Адамс. – Ты заблокировал Ключ, да? Зачем? Что с тобой? Что, черт возьми, у вас там вообще происходит?
– Я… Адамс, ты только не волнуйся. Мне кажется, я… ослеп.
Конечно, Трейси почувствовала, что затевается что-то необычное. Трудно было не догадаться, видя, как Мбау, Бруно и Герк сидят за столом и, сблизив головы, шепчутся с заговорщицким видом. Гостей принято угощать, верно? Ну, она это и делала, однако заодно старалась понять, о чем они там шушукаются. К сожалению, безрезультатно, парни были очень осторожны. Замолкали, стоило ей подойти поближе, а Бруно тут же начинал строить глазки и отпускать двусмысленные шуточки.
Тоже мне, кавалер, со злостью думала Трейси. И что только женщины в нем находят? Вылитый поросенок. Лопоухий, вместо носа пятачок, да и глазки соответствующие – маленькие и глупые, а прямые светлые волосы торчат во все стороны, точно солома. И вот поди же ты! Ходили слухи, что он старался не пропустить ни одной женщины, и, что
удивительно, многие, очень многие относились к нему благосклонно. Сама Трейси могла назвать, по крайней мере, двух своих приятельниц, которые совершенно точно перед ним не устояли.
Пришел Антар и тут же накинулся на еду, сделав остальным знак молчать. Такое поведение брата лишь усилило подозрения Трейси. Потом начался этот ужасный пожар, во время которого погибли Стубар и его пятилетняя дочка. Когда же огонь потушили, все четверо заговорщиков вернулись домой, немного отмылись от копоти и тут же уединились в комнате Антара. Кто им поливал и потом все убирал за ними? Ясное дело, Трейси. Кто же еще?
Убирая со стола, девушка от злости даже разбила любимую глиняную чашку матери, расписанную изображениями диковинных животных.
Между прочим, подарок бабушки Данаи, погибшей вчера; ее разорвали крысы, которых натравил все тот же проклятый Эрритен.
Ну, конечно, с горечью думала Трейси, заметая черепки, она только на то и годится, чтобы подавать еду, помогать умыться и вообще всячески обслуживать парней; чтобы они, значит, могли без помех заниматься более важными делами. Антар, похоже, и думать забыл, что принял ее в отряд. Правда, сейчас он созвал не всех, а только самых своих близких приятелей, тех, с кем в прежние времена немало побродил по острову. О чем это говорит? О том, что ему требовались особо доверенные люди. А родная сестра, значит, к их числу не относится. Где, спрашивается, справедливость? Антар, скорее всего, сумел убедить себя, что таким образом делает доброе дело – «оберегает» ее. Хотя, конечно, суть совсем в другом. Суть в том, что они парни, а она нет; значит, по его понятиям, человек второго сорта.
Да, совершенно очевидно, он все еще не может отрешиться от своих представлений о ней прежде всего как о девушке. К тому же о девушке довольно легкомысленной, какой она и впрямь была до недавнего времени. Однако с некоторых пор Трейси очень изменилась, и ей казалось, что брат понял это… Но нет. Как дошло до дела, так и выяснилось, что то были пустые слова. Может, он воображает, что и на этом острове Пятницы, где, по его словам, будет находиться база отряда, она станет лишь мыть посуду, стирать и орудовать веником?
Да, за последние несколько недель Трейси стала совсем другой; иногда ее даже саму удивляло, как разительно она теперь отличалась от себя прежней. Наверно, и Антару нелегко в это поверить. Но ему ведь известно, почему она так изменилась, так неужели он не в состоянии понять, насколько сильны ее боль, и скорбь, и ненависть?
Роковой перелом произошел, когда погибла Ланта. В каком-то смысле прежняя Трейси умерла вместе с младшей сестрой, а потом из пепла восстала снова, но это был уже совершенно другой человек.