Дрим только сейчас, наконец, смог заметить, что вокруг Творца валялась не одна-две бумажки, а как минимум пара-тройка дюжин. Только сейчас заметил, как Инка трясет. От страха ли? Нет, сейчас внутри его груди совсем не булькали эмоции, лишь зияла пустота и стерильная чистота. От безысходности его трясет, от безысходности.
— А, вот и ты. Я ждал твоего прихода, — Творец даже не поднял взгляда с блокнота в руке и ручки в другой, он лишь продолжал что-то там писать; шарфа для такого объема информации просто не хватит. — Спасибо, что не бросил.
— Что произошло?
— Ты присаживайся, — Инк одной рукой провел по траве, сметая все бумажки в сторону и освобождая Дриму место. — Нам предстоит очень долгий разговор.
И понеслась проза по двоичному коду одного из миров, рассказывая собой всю накопившуюся за десятки, а может и сотни, десятилетий. Художник знал, что всецело мог доверить Хранителю эмоций все свои самые потаенные секреты, он мог доверить ему самое сокровенное и важное, потому и говорил. Слагал наспех, постоянно путаясь и оговариваясь, ведь одновременно с этим продолжал наполнять строки очередных тетрадей текстом и смыслом в нем. Обрывал предложения на середине, и слова тоже, старался ухватиться за уплывающую в небытие память. И, пока что, справлялся со всем этим. Не успеет дописать все сам: допишет Дрим, Художник попросил его слушать настолько внимательно, насколько Яблочко могло себе позволить. Наконец-то старая установка сработала: он так долго верил в небольшую победу своей памяти и вот она все же свершилась. «Не голова у меня, а сито» — повторял он себе из раза в раз. Но в этот раз большущие дырки в этом сите были наспех, неумело, заделаны, и оно изо всех сил держало внутри себя громоздкую память. Лишь бы не прорвало. А ведь он был уверен, что не прорвет.
— Что не так с моей памятью? — однажды спросил сам себя Художник, напрочь уставший забывать и забывший уставать. — За что мне такое наказание?
Инк спокойно, почти расслабленно, сидел на диване; в руке сверкнул блеском синий флакон с краской. Часы тихо и медленно отсчитывали секунды убывающего дня, эхом разнося еле различимое «тик-так» по всему домику.
— Какое может быть объяснение такого недуга? — Творец бросил очередной взгляд на флакон в руке, однако все равно не пошевелился: выпьет еще хотя бы каплю, может покончить с собой от удушающего уныния. — Нет, попробуем разрулить проблему более разумным путем. То есть, попытаемся додуматься до ответа, да, Бруми?
Следующий же взгляд был брошен на громадную кисть, подпиравшую одну из четырех стен гостиной комнаты, в которой почти не бывает гостей.
— Что есть память у монстров? — Инк откинулся на спинку дивана, что за годы использования успел промяться в форме тушки Художника. — Это связи магического происхождения, засевшие глубоко внутри живого организма. Душой, что координирует и направляет магию по всему телу, не располагаем. Значит, моя магия просто хаотично слоняется туда-сюда по костям. Краски — ненадолго перенаправляют определенную магию в правильное русло, выуживая из них эмоции.
Но все эти домыслы едва ли вообще несли объяснения такой ужасной памяти у несчастного монстра…
— Но ведь память — тоже магия. Значит, душа также должна была руководить ее потоком, будь она неладна, — короткого и прерывистого вдоха вполне хватило, чтобы понять настрой и ход мыслей Творца — он был в отчаянии. — Из этого вытекает, что отсутствие души вполне могло исказить мою память.
Что же, имеем только то, что имеем. Ни больше, ни меньше.
Пока Дрим своим сознанием пытался уловить каждое слово из уст Художника, хотя желательно смысл, картинка перед глазами просто-напросто начала плыть. Слезы заполняли все глазницы, не давая зрачкам сфокусироваться на говорившем напротив него скелете. Скелете, который, по своим же словам, десятки лет назад попросту сыграл в ящик с одним смутным типом. И сейчас пришло время расплаты за столь необдуманные решения. Хорошо еще, что Инк додумался рассказать своему другу не всю правду, лишь самую важную и понятную ее часть. И пока Дрим поймет, что Творец солгал, Художник успеет умчать, снова спасать мирки собственной вселенной.
Почему добрейший из яблочных братьев рыдал сейчас, да так горько, что и не помнит, когда в последний раз подобное было? Все просто. Имея при себе весьма обостренное чувство справедливости и львиную долю доброты от характера, он просто не смог отреагировать иначе на то, как несправедливо поступили с его лучшим другом. Сердце, нет, душа просто не выдержала и рванула напряжением наружу, разбиваясь хрустальными каплями о зеленую траву. Он не мог поверить. Вернее, не мог осознать, что дела могут обстоять настолько ужасно. Верить-то он верил, и в мыслях не было такого, чтобы усомниться в словах дорогого ему монстра. Однако, от почти правдивой правды так больно скреблись кошки по золотому яблочку-душе…
========== Лишь руку протяни ==========
Тонкие костяные пальцы аккуратно взялись за листок бумаги и пушистую кисть. Первый мазок по чистому полотну — первая волна расслабления и успокоения расшатанных нервов. Сколько лет прошло с начала очередной попытки? Инк уже и забыть успел. Но зато предельно знал и, что гораздо важнее, вспомнил: подготовка так и не началась, а враг уже стоит на пороге. Никакая спешка в мире не сможет нагнать темпов демона. Конечно, ведь как успеть за тем, кто постоянно жульничает и использует все твои слабости себе на руку? Вот и Творец не знал.
— И за что мне все эти мучения? — Художник недовольно вздохнул, когда на только что появившиеся мазки вылились краски из тюбика, а, вполне возможно, этот удрученный вздох описывал грусть и уныние всей ситуации в целом. — Вон, даже моя стихия не слушает меня, своего непосредственного хозяина.
Однажды Дрим как-то случайно ляпнул, что краски и кисти с чернилами — стихия Инка, самого великого творца и художника в истории всей мультивселенной, это если цитировать самого Принца эмоций. И с тех самых пор эта мимолетная шутка засела в голове у этого самого мастера кисти, красок и чернил. Теперь все это действительно являлось его стихией. Единственная и неповторимая в своем роде — стихия созидания и создания. И теперь, как ни крути, но Инк всегда был, есть и будет простым создателем и защитником миров. Неким мечом и щитом целого ряда вселенных. И пускай вместо меча у него была кисть, да и щита в своем арсенале он никогда не имел. На его месте вполне спокойно расположился неподдельный альтруизм и жажда к справедливости. И несколько кощунственных и эгоистичных целей. Но ведь кому до этого было дело? Если Хранитель вселенных исправно выполняет свои обязанности — сохранение мира в мирах — кому будет важно состояние самого местного оберега, его несуществующих чувствах и мыслях? Да всем будет плевать на это с высокой колокольни. Аж трясет. Не Инка, Дрима.
— Чем же я эдаким провинился? — очередной взмах кисточкой понес за собой новый витиеватый узор, что плавно разрастался по белоснежному холсту. — Сделал что-то не так? Встретился с кем-то не тем?
На самом деле, все было куда проще. Он просто появился не в том месте не в то время. Ему просто и откровенно не повезло. И, дабы вернуть удачу на свою сторону, придется прожечь не один десяток лет под ярлыком «бездушный». Придется принести жертву. Придется самому стать жертвой, отдать всего себя, свое естество в руки фортуне и ждать. Вот только непонятно, чего именно.
Рассказ даже и до середины не успел дойти, как Дрим отказался слушать дальше. Услышанного вполне хватило, чтобы надолго и во всех красках и деталях запомнить на всю оставшуюся жизнь, а слушать дальше уже и не было сил. Уж слишком он сожалел участи своего дорогого товарища, а тот факт, что помочь ему было попросту нечем, окончательно отбил желание продолжать диалог. Если бы все произошедшее предстало перед двумя скелетами в другом месте, возможно и времени, он бы смог дослушать до конца, но не сейчас. Не в это время и не в этом месте. Не после всего того, что они оба пережили.