Собирать все листы бумаги, ручки, карандаши и блокноты с травы пришлось долго — уж слишком много канцелярии валялось тут и там. Но сделать это было нужно, при чем в срочном порядке — никто из посторонних эти записи увидеть не должен был, особенно если этот кто-то — это Найтмер, или кто-нибудь из его окружения. Тогда о спасении целой мультивселенной уже можно было и не мечтать, забив на столь добрый жест и отбросив все планы в долгий ящик. А ведь на эту попытку Инк поставил все, что имел: весь опыт, что вынес из прошлых жизней, все связи, которые обрел. Имея при себе, по сути, только надежду и веру, он уже достиг чертовски многого. И отступать сейчас просто не имел права, хотя на деле же просто не мог. Уже через несколько дней судьба всего населения мультивселенной будет написана руками Художника, который и рисовать-то на самом деле ненавидел. Однако пришлось научиться, чтобы исправно выполнять свой долг, да латать свежие раны на себе как можно быстрее.
В планах Инка следующим слушателем этих словоизлияний на очереди был Гено. Решиться рассказать всю правду ему было чертовски сложно, даже Дриму было легче, ей богу. Художник, естественно выпив перед этим красок, чувствовал ужасную вину перед другом за все ошибки, которые совершил. За всю ту боль, которую принес. И сейчас было вовсе не важно, помнил ли этого сам Развалинка или нет.
— Инк? — Гено сидел на темном, казалось безграничном, полу мрачной и бесконечно черной пустоты. — Ты ведь не так давно у меня был, что-то случилось?
Художник выглядел куда более мрачным, чем обычно. Именно это и стало последней каплей сомнений, принадлежавших именно этому самому Гено. Казалось, что Творец выглядел мрачнее самой мрачной тучи, а аура, что исходила от него, была наполнена практически искусно подделанным негативом. Краски очень хорошо справлялись с работой выдавать себя за настоящие эмоции.
— Можно и так сказать, — Инк сел напротив своего друга, ничуть не скрывая свой практически замогильный вид. При Гено он мог позволить себе такую роскошь: оставаться таким, какой он на самом деле есть. — Разговор будет очень долгим. И, скажу сразу, не держи ни на кого зла. Можешь свести клин в меня, но не вини в этом никого. И тем более себя.
Развалинка удивленно взглянул в глаза своему другу. Зрачки в его глазницах сейчас были до того серые, необычные, что в них и смотреть было неудобно. Все ведь привыкли видеть в них разноцветные фигуры разных форм и размеров. А сейчас там так пусто и черно-бело. Вернее, черно-серо.
— Рассказывай, — сколько Инк себя помнил, Гено всегда был таким. Прямолинейным, возможно временами строгим. А временами даже очень строгим. И тем не менее, каждый раз, приходя к нему на поговорить, Художник в который раз убеждался, что выбрал хорошего друга. Ведь Развалинка всегда был и есть тем монстром, который ни под какими пытками не оставит друга в беде. Жаль только, что его отношение к Творцу вполне может кардинально измениться через пару-тройку десятков минут. — Я весь во внимании.
Тихий и размеренный топот, медленно приближаясь с каждой секундой, становился все громче и громче.Скелетик, сидевший тише воды и ниже травы до того, как услышать эти шаги, немного склонил голову в сторону неизвестного гостя.
— Хей, малыш, — незнакомец уже подошел вплотную к юному Художнику; он легонько погладил белый костяной череп и натянуто улыбнулся. — Вижу, тебе немного одиноко.
Творец смотрел на него, не испытывая никакого дискомфорта по отношению к персоне, стоящей напротив. Если быть точным, то не испытывая вообще ничего.
— Я узнаю твой голос, — тихо произнес Инк, немного прикрывая глазки от легких поглаживаний. Он только сейчас понял, насколько эта улыбка напоминает оскал. — Мы не знакомы?
Ребенок не произносил ни единого лишнего слова. Говорил ровно столько, сколько хотел услышать в ответ. Любого такое поведения напугало бы до навязчивых мурашек по всему телу. Но только не этого демона.
— Возможно, — парень обошел вокруг скелета, рассматривая его с каждой стороны. Словно прикидывал, насколько сильно на него повлияли все события. — Но ты меня, скорее всего не помнишь.
Вместо вопроса, Художник вопросительным взглядом посмотрел на незнакомца, немного повернувшись на белоснежном полу. Ни единого лишнего слова, лишь душераздирающе пустой взгляд, не предвещающий ничего. Просто ничего.
— Спрашиваешь, почему? — ухмылка стала до того широкой, что уже, даже отдаленно, вовсе не напоминала располагающую к себе улыбку. — Боюсь, я не смогу тебе этого объяснить.
— Жаль, — на фоне хриплых и, местами, язвительных фразочек этого парня, голос Художника звучал до того невинно и непринужденно, что Творец вовсе и не выглядел живым. Возможно, существующим, но уж точно не живым.
— И чему же ты жалеешь?
Инк пожал плечами. Как обычно, все без лишних слов и действий. Только то, чего требует ситуация.
========== Его история ==========
Сгребая в руки кисть, Инк выровнялся и облокотился на свои руки, подперев ими себя за спиной. Зеленая и слегка влажная, высокая и густая трава легонько развевалась на ветру, щекоча оголенные участки костей на ногах. Где-то над головой, шумно разрезая крыльями воздух, пролетали птицы, напевая какую-то свою мелодию. И лишь шелест травы отзывался эхом по пустой округе. Солнце наполнялось светом и цветом, разгораясь все ярче и сильнее. Ночной холод даже и не думал спадать, из-за чего под многочисленные слои одежды Художника таки пробирался игривый морозный ветерок.
Творец искренне любил этот мир. Он, к слову, один из немногих, продолжил свою историю после прохождения на пацифиста. Фриск прошла игру только один единственный раз и ни разу после этого не сбросила, оставляя все как есть. Кажется, здесь у нее даже дети есть. От кого? А бог ее знает, эту Фриск.
Вместе с разнообразным и бесконечным миром, Художник открыл для себя здесь неповторимые пейзажи, которыми он наслаждается до сих пор. И будет наслаждаться до самого конца своих дней. А так как он, подобно Фриск, застрял во временных петлях, перезапуская игру после своей смерти, он будет вечно приходить сюда и любоваться видом. Прекрасным видом, как, например, сегодня. Где-то вдалеке журчала вода. Может, речка, может, море. Да и неважно это было вовсе. Все вокруг настолько неважно, что Инк уже и не помнил, когда последний раз выполнял свой долг — долг защитника вселенных.
— Опять штаны свои здесь просиживаешь? — приятный, даже почти невинный, голос появился так же внезапно, как и его источник, усаживая свою костяную задницу на траву рядом с Художником. — И почему я не удивлен?
Инк лишь лениво пожал печами, не отрывая взгляда от солнечного диска, что на глазах наливался красками. То же самое происходило и с миром вокруг. Чертовски красиво. А ведь Дрим знал, что Творец все равно не ответит на вопрос. Уже чудо, что он пожал плечами. Инк никогда, никогда не делал каких-либо лишних движений, считая их абсолютно неуместными или попросту ненужными. Особенно, когда помнил все свои предыдущие жизни в этом аду. Рассказывать этому яблочному брату правду о своем происхождении, о своей истории, он в этот раз не собирался. Пускай потом посвятить его во все нюансы, а сейчас как раз было время понаслаждаться чудным рассветом.
— Ты всегда такой загадочный, все время сидишь здесь и думаешь о чем-то, — Дрим перевел взгляд на друга, слегка, даже немного грустно, улыбаясь. — Неужели ты не хочешь что-либо сделать?
Эту жизнь, эту попытку, Инк решил посвятить заветному отдыху и углублению в свои мысли. Да, вселенные развивались до того мучительно медленно, что Художник едва мог бы пробежать пару десятков километров за раз, но жить он вполне мог. Разве что, без особых физических нагрузок. Но они ему и не были нужны, ведь в этой жизни он только отдыхает и строит планы на будущие.