— Мне необходима эта сумма прямо сейчас, — говорю ему.
Он пытается мне объяснить то, что делает с каждым, кто хочет снять огромные суммы наличных, начинает передо мной оправдываться, почему в ближайший час я не смогу получить их. Сегодня явно не его день, и он выбрал не ту женщину. Бесстрастным, голосом, который использует мать Блейка, когда хочет кого-то уничтожить, унизить и раздавить, я объясняю ему, кто он есть на самом деле — идиот марионетка, осуществляющий политику, которая на самом деле является неправильной и безнравственной.
— Слушай, ты бесхребетный неудачник, это мои чертовы деньги, и я черт побери хочу снять их, тогда, когда мне нужно, или я закрою полностью счет в вашем убогом маленьком банке. У тебя есть двадцать минут, бл*дь!
Я звоню Билли и говорю ей, чтобы она не приезжала.
— Почему? — требует она ответа.
— Мне позвонила Виктория. Я собираюсь навестить ее.
На противоположном конце провода наступает потрясенная тишина.
— Блейк знает?
— Нет, я не говорила ему. Пока, во всяком случае. Это касается ее и меня. Она попросила вернуть ей деньги. И я сделаю именно это.
— Ты что, охренела? Эта сумасшедшая сучка, вероятно, хочет заставить тебя оплатить похитителя или что-нибудь еще.
— Может быть, — уступаю я. — Но Виктории не нужны мои деньги, чтобы расплатиться с похитителями. Она хочет увидеть меня по другой причине.
— Да, чтобы позлорадствовать.
— Я предоставлю ей это удовольствие.
— Не ходи, Лана. Ты только сделаешь все хуже.
— Я не буду спорить с тобой, Билли. Мне нужно встретиться с ней лицом к лицу. Если она захочет, чтобы я просила и умоляла то, я буду это делать. Я хочу вернуть своего сына.
— Даже умоляя ты не получишь своего сына назад.
— Хватит, Билли. Я все равно пойду к ней, и никто не сможет меня остановить.
К несчастью, Билли вешает трубку.
Я тоже отключаюсь, наполненная и уверенная в своей решимости. Дело в том, что я могу казаться наивный, кто-то может даже называть меня глупой, но никто не может знать, что я готова отдать свою жизнь за своего сына. Через мгновение я думаю. Так она хочет позлорадствовать? Я предоставлю ей такую возможность. Я сделаю все, чтобы она была счастлива. И все время у меня крутится одна и та же мысль, что возможно, может быть такое возможно, я найду брешь в ее броне. И даже если мне это не удастся, возможно, я смогу услышать что-то связанное с благополучием Сораба или его местонахождением.
Я не собираюсь что-то скрывать или скрываться от Брайана. Я открыто ему говорю о своем решении и прошу отвезти в банк, чтобы забрать деньги. Он окидывает меня быстрым оценивающим взглядом прежде чем, предпринять несмелую попытку отговорить. Может быть, он намного лучше разбирается в людях, чем я думала до сих пор, и прекрасно понимает, что это совершенно бессмысленное занятие.
— Вы сыграете ей на руку. Она собирается использовать эти деньги, чтобы заплатить похитителям.
Я понимаю, что он сделал такой же вывод, как и Билли. Только он опускает слово «наверное». Я смотрю ему прямо в глаза.
— Я знаю это, но ты действительно думаешь, что у нее нет других средств, чтобы получить на руки наличные?
Он ничего не говорит, но по нему просто видно, что он не согласен с моим решением.
— Итак, она хочет посмаковать иронию всего этого, или даже унизить меня. Так позволим ей это. Кажется, я ее должница.
— Мы должны сообщить Блейку.
Я сердито гляжу на него.
— Если ты скажешь Блейку, считай это последний раз, когда ты увидишь меня.
Его глаза сверкают. Я знаю, что это неправильныый ответ с моей стороны, тем более, что он ничего плохого мне не сделал, но у меня нет выбора. Он не любит моего сына так, как люблю его я. Всем сердцем. Да, Брайан — верный, очень верный, но он не понимает до конца моих чувств.
Он сажает меня в машину, через какое-то время звонит Блейк.
— Где ты? — спрашивает он.
— Дома, конечно, — говорю я, ложь капает с моего языка, словно правда.
Брайан даже глазом не моргнул. Просто смотрит перед собой и ведет машину.
— Ты уверена, что с тобой все в порядке? — настаивает Блейк.
— Да. Все хорошо. Встретимся сегодня вечером.
— Я люблю тебя, Лана.
— Я тоже тебя люблю, — говорю я тихо, и отключаюсь.
Я поворачиваюсь в сторону Брайана.
— Спасибо. — мой голос полон благодарности.
Он кивает.
Он сделал свой выбор, хотя реального выбора у него не было, но в конечном счете, он понял, что если не согласится со мной то, не выживет. В мире ничего не может быть более свирепого и страшного, чем мать, защищающая своего ребенка. Сегодня, он стал моим другом, и я буду защищать его до последнего вздоха.
Здание грандиозное и производящее впечатляющее своей суровостью, словно гранитный саркофаг, стоявший на высоком постаменте, возможно, в застенках хранятся жалкие останки чьих-нибудь костей. Я быстро вхожу внутрь, коричневый конверт из банка лежит на дне моей сумочки.
Внутри ярко освещено и прохладно.
Сейчас не время для посещений, но в приемной кажется меня ожидают, такое чувство будто мне стремятся угодить. Обслуживающий персонал относится к ней почтительно, как к настоящей леди Виктория. Само помещение не похоже на психиатрическую больницу, скорее напоминает ее личный офис.
Улыбающаяся медсестра ведет меня в зал ожидания. Наверное, эта та самая комната, в которую они потом приведут Блейка, когда она вызовет его. Я пытаюсь представить, как он сядет в кресло, поэтому выбираю самое дальнее, у двери. Я сажусь и просматриваю журналы, лежащее на столе, совершенно безучастно. Я не знаю, сколько проходит времени с тех пор, как я вошла, но похоже много. В конце концов дверь открывается, и она входит вместе с медсестрой.
— Нажмите на звонок, когда вы закончите, — говорит с улыбкой мне медсестра.
Я поднимаюсь на ноги. Виктория пришла на встречу со мной в больничной пижаме и объемном больничном халате. Я воспринимаю это признаком опасности. Я поняла ее. Вид такой одежды выбран не случайно, если ты хочешь заклеймить кого-то. Я тоже не так уж тщательно подбирала одежду, но по противоположной причине, для того, чтобы показать ей, что я подвластна ей. Дать ей возможность увидеть, степень поражения, которое она мне нанесла.
Она садится на диван напротив моего кресла и хладнокровно откидывается на нем.
Я опускаюсь на место, и достаю конверт из сумочки, передвигая его через журнальный столик по направлению к ней.
Она хватает его, и убирает в карман халата. Ее ногти отрезаны под корень, должно быть таков больничный порядок.
— Подумать только, разве это не странно? — говорит она, глядя в упор на меня без каких-либо признаков враждебности.
— Да, это очень странно.
— Выглядишь ужасно, — отмечает она.
— Я и чувствую себя ужасно.
— Так и следует, ты же вор.
Я кусаю губу.
— Как он?
— Он избалованное отродье. Он не ест то, что положено... и он кусается.
Мое сердце, как будто разбивается, но я стараюсь не показывать ей этого.
— Он хороший мальчик. Он просто не привык к незнакомым людям.
— Ему подходит только слово отродье, потому что он похоже ничего не знает кроме слова «нет».
Она играет со мной. Я сдерживаюсь от того, чтобы сообщить ей, что Сораб говорит больше чем только слово «нет». Он может сказать «да». Он может сказать папа, Sleepy Teddy, дин-дин для ужина и Лана. И сколько бы раз я не старалась поправлять его, чтобы он называл меня мамой, он отказывается.
— Как он? — спрашиваю я.
— Интересно, что ты готова отдать за своего сына?
Я смотрю на нее в упор, понимая, что она хочет жертву.
— Что ты хочешь от меня?
— Я еще не решила. Я подумаю над этим и сообщу тебе, когда решу, — она поднимается и, идет к двери, звонит в звонок.