Я улыбаюсь.
— Нет. Я хотел бы придумать что-то свое. Сделать что-то другое.
— Ты говоришь, как Куинн.
— Ты справишься.
— Я действительно нуждаюсь в тебе, Блейк. Ты не пожалеешь, если сделаешь то, о чем я тебя прошу.
Я смотрю на него и про себя радуюсь, что он не мой брат. Он хочет нанять меня в качестве своего сотрудника.
— Извини, Маркус, но я уверен, ты заключишь новый союз.
— Ты просто собираешься уйти от всего этого? — он доволен своей удачи, но, кажется его злит и раздражает мое решение не работать на него. Позже, когда он прикончит эту бутылку, то возможно все сделает это законным и как можно скорее.
Я пожимаю плечами.
— Да.
Он хмурится, и кажется искренне смущенным.
— Почему?
— Когда я был моложе, идея, что вся природа — люди, животные, цветы, деревья, горы, реки, галактики, вселенные — это не более чем самовоспроизводящиеся фракталы интерактивной биологической программы на основе золотого сечения или спирали Фибоначчи была удручающая. Мы все анимированные математические конструкции причем с большой точностью. Ушло волшебство из творения. Я понимал, что нахожусь в геометрической тюрьме, но я не знал, как могу выйти из нее. До недавнего времени. Теперь я нахожу новую красоту и удивляюсь всякий раз, когда выхожу из автопилота. Всякий раз, когда я оставляю сборище менталитета и перестаю быть хищником, в моей жизни появляется любовь и в ней места злости.
— Из-за нее? — спрашивает он, в его голосе звучит глубокая ярость.
Ах, вот откуда берется раздражение. Он завидует мне, что я с Ланой.
— Даже не думай об этом говорить, Маркус, — предупреждаю я его, наблюдая за ним поверх своего бокала.
22.
Блейк Закона Баррингтон
«Сколько раз я говорил вам, что когда вы исключаете невозможное, которое и может оказаться маловероятной правдой? Мы знаем, что он пришел не через дверь, окно или дымоход. Мы также знаем, что он не прятался в комнате, поскольку здесь негде спрятаться. Откуда же он пришел?»
Шерлок Холмс, «Знак четырех» (1980)
Моя мать живет в апартаментах с видом на Central Park, которые занимают целых три этажа. Потолки двадцать три футов в высоту, окна от пола до потолка, и вид, который открывается перед вами в буквальном смысле захватывает дух. Уже наступила темнота, и город раскинулся роскошным ковром огней внизу, подо мной. Я смотрю вниз, на красивое зрелище и чувствую себя помятым и измученным.
Горничная приносит настой шалфея с ароматным медом и теплые булочки, заполненные гусиной печенью и закрученными ломтиками бекона. В этот момент моя мама совершает свой фантастически элегантный выход, я уже устал ходить по комнате за эти пятнадцать минут. Оборачиваюсь, чтобы оценить ее резкое появление в комнату, фарфоровая белая блондинка, безупречная, я помню ее, когда она еще носила длинные вечерние платья, и ее называли звездой красоты, кроме всего прочего она также носила пальто из оцелотов. Память оставляет неискреннее чувство в глубине моего живота.
Она печально улыбается.
— Я заставила тебя слишком долго ждать?
Мои губы изгибаются в ухмылке.
— Не очень.
Она томно опускается на диван, я почтительно целую ее в обе гладкие и надушенные щеки, сажусь напротив. Она деликатно поднимает руку к губам, чтобы скрыть свой вздох. Все ее действия направлены на то, чтобы скрыть хищный отблеск в своих глазах.
— В Сирии есть Византийские церкви, которые называются Сердцем Миндаля. Представь себе такое название для церкви.
— Маркус звонил тебе?
— А ты как думаешь?
— Ну, ты собираешься сказать мне, кто мой отец? Или мы будем обсуждать непонятные церкви в Сирии?
Она задумывается на мгновение, прищурив глаза, что я вижу только их синеву.
— Ты когда-нибудь видел во снах птицу или зверя с горящими красными глазами?
Я неподготовлен к такому вопросу. Если бы я мог предположить о таком вопросе то, моя реакция была бы совершенно другой. Я бы изобразил на лице совершенно другое выражение. Но так, как я не был готов, то она увидела неприкрытый шок, отразившийся у меня на лице. Хотя я отрицательно качаю головой, она пришпиливает меня своими глазами, неожиданно ставшими алчными и сверкающими от волнения.
— Тебе сняться такие сны, не правда ли?
Она с нескрываемой радостью говорит о таких снах, я же считаю их кошмарами. С самого детства мне снится такой сон, в котором я нахожусь, как в ловушке, и меня преследует массивный черный конь с красными глазами. Он гонится за мной через открытые поля, и я слышу, как он фыркает и тяжело дышит чуть ли не в спину. Иногда я вижу себя в заброшенном доме или сарае, в котором запираюсь и сижу очень тихо, пока конь бьет копытами в дверь. Оцепеневший, я пялюсь на дверь, которая сотрясается от грохота его копыт. Как правило, после этого я просыпаюсь в холодном поту.
— Ты знаешь, как тебе повезло?
Повезло? Я лишился всех слов, чтобы ответить.
— Иначе говоря конечная цель — с позволения мастера обитают наши души. Твой отец позволил это, — ее глаза затуманиваются от воспоминаний. — Иногда ты можешь увидеть, как ОН наблюдает своими глазами. ОН наблюдает за нами, живущими в человеческом облике. Это мы делаем для НЕГО. Мы позволяем ЕМУ воплощаться в человеческом облике и ходить по земле. Именно поэтому мы заботимся о чистоте нашего рода. Если мы загрязним нашу кровь, смешав ее с нечистой линией, он больше не сможет овладевать нами, именно поэтому мы имеем власть над всеми. Это наша награда — абсолютная власть над всем человечеством, — ее голос меняется, становясь вкрадчивым. — Ты не знаешь, каково это. Но ты должен разрешить ему овладеть тобой до конца.
Я встаю и отхожу на несколько шагов.
— Но я безродный, так ведь?
Она вдруг начинает смеяться с сарказмом.
— Дурак ты, Блейк. Я никогда не думала, что ты можешь быть так слеп. Неужели трудно догадаться, что твой род намного чище и выше, чем родословная Баррингтона?
Я смотрю на нее с удивлением, в груди полыхает огонь.
— Кто мой настоящий отец?
— Ты действительно хочешь, чтобы я сказала тебе? — она, кажется, искренне удивленной, что я до сих пор не знаю.
— Да, черт возьми, — резко отвечаю я. — Скажи.
— Твой биологический отец Хьюго.
— Хьюго?
— Да, Хьюго Монтгомери.
Хьюго Монтгомери! На пару минут все потеряло всякий смысл, время остановилось, весь мир, существующий в дали от этой гостиной, перестает существовать. Мы находимся с ней вдвоем в совершенно изолированном пространстве, высоко в небе. Я в упор смотрю на нее, она переводит на меня глаза, с выражением полного безразличия, ее глаза скорее похожи на голубые камни, ничего не выражающие, пустота. Затем антикварные часы на каминной полке семнадцатого столетия начинают свой отсчет.
— Кто? — недоверчиво спрашиваю я.
— Это не то, что пугающе, верно? — вздыхает она.
— Но он отец Виктории!
— Конечно.
— Виктория — моя сестра?
— Сводная сестра.
— И я должен был жениться на ней?
— Но ты же не женился, — напоминает она мягким скучающим тоном.
— Это было бы похоже на инцест, если бы я это сделал, — подчеркиваю я сердито.
— Я никогда не подозревала, что ты можешь быть настолько нудным.
— Почему семьи хотели, чтобы мы поженились?
— Для родословной. В ваших детях была бы самая чистая кровь из всех.
— Виктория знает об этом?
Мать отвечает совершенно сухим голосом.
— Я думаю, что она еще до конца не оправилась от шока, когда мы ей сказали.
— А Хьюго знает?