Здание грандиозное и производящее впечатляющее своей суровостью, словно гранитный саркофаг, стоявший на высоком постаменте, возможно, в застенках хранятся жалкие останки чьих-нибудь костей. Я быстро вхожу внутрь, коричневый конверт из банка лежит на дне моей сумочки.
Внутри ярко освещено и прохладно.
Сейчас не время для посещений, но в приемной кажется меня ожидают, такое чувство будто мне стремятся угодить. Обслуживающий персонал относится к ней почтительно, как к настоящей леди Виктория. Само помещение не похоже на психиатрическую больницу, скорее напоминает ее личный офис.
Улыбающаяся медсестра ведет меня в зал ожидания. Наверное, эта та самая комната, в которую они потом приведут Блейка, когда она вызовет его. Я пытаюсь представить, как он сядет в кресло, поэтому выбираю самое дальнее, у двери. Я сажусь и просматриваю журналы, лежащее на столе, совершенно безучастно. Я не знаю, сколько проходит времени с тех пор, как я вошла, но похоже много. В конце концов дверь открывается, и она входит вместе с медсестрой.
— Нажмите на звонок, когда вы закончите, — говорит с улыбкой мне медсестра.
Я поднимаюсь на ноги. Виктория пришла на встречу со мной в больничной пижаме и объемном больничном халате. Я воспринимаю это признаком опасности. Я поняла ее. Вид такой одежды выбран не случайно, если ты хочешь заклеймить кого-то. Я тоже не так уж тщательно подбирала одежду, но по противоположной причине, для того, чтобы показать ей, что я подвластна ей. Дать ей возможность увидеть, степень поражения, которое она мне нанесла.
Она садится на диван напротив моего кресла и хладнокровно откидывается на нем.
Я опускаюсь на место, и достаю конверт из сумочки, передвигая его через журнальный столик по направлению к ней.
Она хватает его, и убирает в карман халата. Ее ногти отрезаны под корень, должно быть таков больничный порядок.
— Подумать только, разве это не странно? — говорит она, глядя в упор на меня без каких-либо признаков враждебности.
— Да, это очень странно.
— Выглядишь ужасно, — отмечает она.
— Я и чувствую себя ужасно.
— Так и следует, ты же вор.
Я кусаю губу.
— Как он?
— Он избалованное отродье. Он не ест то, что положено... и он кусается.
Мое сердце, как будто разбивается, но я стараюсь не показывать ей этого.
— Он хороший мальчик. Он просто не привык к незнакомым людям.
— Ему подходит только слово отродье, потому что он похоже ничего не знает кроме слова «нет».
Она играет со мной. Я сдерживаюсь от того, чтобы сообщить ей, что Сораб говорит больше чем только слово «нет». Он может сказать «да». Он может сказать папа, Sleepy Teddy, дин-дин для ужина и Лана. И сколько бы раз я не старалась поправлять его, чтобы он называл меня мамой, он отказывается.
— Как он? — спрашиваю я.
— Интересно, что ты готова отдать за своего сына?
Я смотрю на нее в упор, понимая, что она хочет жертву.
— Что ты хочешь от меня?
— Я еще не решила. Я подумаю над этим и сообщу тебе, когда решу, — она поднимается и, идет к двери, звонит в звонок.
Что? Она уходит! Я нетвердо поднимаюсь на ноги.
— Виктория?
Она оборачивается и устремляет испепеляющий взгляд в мою сторону.
— Он всего лишь ребенок, — говорю я, и у меня появляются слезы. — Пожалуйста, Виктория. Я уйду. Я уйду и останусь в стороне в этот раз. Я сделаю все, что ты захочешь.
— И какой в этом смысл? — усмехается она. — Ты уже проявила себя, что ты — гениальная лгунья. Тебе просто нельзя доверять. Как только это отродье вернется в твои руки, ты тут же забудешь все свои жалкие обещания. Так что нет, не трудись. — Она поворачивается к двери, ожидая медсестру, которая придет за ней.
— Прости, — всхлипываю я. — Я знаю, что я не сдержала свое слово, но я была... я была настолько ослеплена любовью к Блейку.
Мне не следовало этого говорить. Ее спокойное агрессивное выражение рассыпается в пыль, и голова резко дергается, словно у кобры, готовящейся к броску.
— А как же моя любовь к Блейку? — в ярости шипит она. — Она что ничего не стоит, так?
— Ты сказала, что это было соглашение.
Она полностью разворачивается и встает передо мной, ее глаза сверкают ненавистью.
— Это было не соглашение. А ты знала это, — ядовито выплевывает она.
Я смотрю на нее, стоя на одном месте в ее вибрирующей ярости и ненависти. Очевидно, совершенно бессмысленно пытаться с ней договориться. Но я не могу уже остановиться. Не сейчас, когда зашла так далеко.