— Почему? Какая выгода для тебя?
Она пожимает плечами.
— Сатисфакция.
— Договорились.
Она хмурится.
— Ты понимаешь, что я сказала? Ты не сохранишь не имени, ни богатства семьи Баррингтонов.
— Хорошо.
Гнев вспыхивает в ее глазах. Она что на самом деле думала, что я не отдам за своего сына имя и богатство Баррингтонов?
— Ты делаешь это ради нее и этого... маленького, общего порождения от нее? — срывается она.
— Это маленькое, общее порождение — мой сын.
Она откидывается на спинку и делает вид, будто небрежно рассматривает свои ногти.
— Как же я ошибалась насчет тебя. Я думала, хоть ты и не настоящий Баррингтон, но ты был намного лучше, чем обычный простолюдин, — она осматривает меня чуть ли не всего. — Но ты такой же, как они. И ты доказал это влюбившись в самую низменную проныру из всех них. Ты только и знаешь, что ставить свою собственную эгоистичную похоть превыше всего, превыше по-настоящему важных вещей.
Я встаю и смотрю вниз на нее — пустая оболочка, жившая только ненавистью и лютой ревностью.
— Я вернусь, когда все сделаю.
— И ох! Сегодня на ужин я хочу угольной рыбы со смесью восточных овощей. Горячую и подготовленную в Мишленовском ресторане.
Я совершенно без эмоционально смотрю на нее.
— Хочешь какого-нибудь вина?
Она улыбается.
— Да, и я бы хотела, чтобы такой изысканный ужин у меня был пока я пребываю здесь.
— Я скажу Лауре, чтобы она все устроила.
— Пока, Блейк.
Я звоню в звонок и оборачиваюсь, чтобы взглянуть на нее.
— Если ты нарушишь свое слово, клянусь, я разорву тебя на куски в клочья голыми руками и искромсаю тупым ножом.
Она смеется, наглым, издевательским смехом.
Появляется медсестра, и я оставляю ее ядовитую сущность с облегчением.
20.
Виктория Джейн Монтгомери
Я наблюдаю за его уходом и чувствую покалывание силы с шипением скользившее во мне. Его щеки залились румянцем. Он покраснел. Впервые с тех пор, как я знаю его, я заставила великого Блейка Лоу Баррингтона покраснеть от стыда.
Я удерживаю власть сейчас, я полностью наполнена ею.
Я откидываюсь на спинку кресла, ожидая пока за мной придет медсестра, чтобы препроводить меня назад в комнату. Дверь открывается, кто-то входит, но это не медсестра. Небольшой, мертвенно-бледный мужчина, одетый полностью в черное появляется на пороге. Его туфли начищены до блеска. Я смотрю на него с удивлением.
На мгновение мое тело замирает от страха. Я сглатываю, сдерживая свой приступ страха, совершенно необоснованного ужаса, потому что мужчина кажется скорее трупом, которого реанимировал какой-то безумный доктор, чтобы он мог передвигаться по земле, чем настоящее реальное живое, дышащее человеческое существо. Отвращение и ужас расползаются по моему телу. Невозможно правильно описать его странную внешность. Нос острый и узкий, а рот тонкий и опущенный вниз, но самыми зловещими являются его глаза. Они красные, а радужка черная, блестящая, пустая.
Как только эти глаза соединяются с моими, я чувствую жуткий озноб, сотрясающий меня. Я видела эти глаза раньше... я никогда не видела его в своей жизни раньше, но я узнала его.
Я встаю нетвердыми ногами и приседаю на одно колено. Это совершенно не обязательно, но я делаю это специально, чтобы расположить его к себе. Мне нужны союзники. А союзник, как он, настолько могущественный, его явно послал Эль.
— Леди Виктория.
— К вашим услугам.
Он приветливо улыбается и подходит ближе ко мне, я начинаю себя ощущать так, словно теряю сознание. Злоба от его присутствия настолько ощутима, что мое тело инстинктивно содрогается. Не в состоянии остановиться, я делаю шаг назад, и чтобы как-то скрыть свою реакцию на него, направляюсь на свое место, развернувшись. Со стороны это выглядит не так элегантно, как хотелось бы. Затем я сажусь, соединив ноги, и разложив юбку вокруг себя, и приняв выражение лица — покорная услужливость.
Я боюсь его. Потом я вспоминаю Феникса. Почему я должна бояться? Мной руководит божество. Я делаю работу для Эль. Мне нечего бояться и все-таки мой рот будто наполнен сажей. Я сглатываю это чувство и облизываю губы.
— Вы позволите? — растягивает он слова, зная, какой эффект оказывает на меня... и тайком наслаждается моей тревогой.
— Конечно. Пожалуйста.
Он садится, его движения выглядят такими осознанными и театральными, фактически как у гея, но он точно не гей. Его вкусы эклектичны. Я знаю это, даже не зная его самого. Он садист, мне достаточно только лишь одного взгляда в его глаза, и я вижу это.