И в науке, и в шахматах и даже в плаванье Назар Платонов пытался составить конкуренцию Максу Рихтеру. У него была какая-то маниакальная одержимость Максом. Однажды Макс просил его:
— Чего ты хочешь на самом деле? Почему тебе так принципиально важно одержать надо мной победу?
— Я хочу показать, тебе в первую очередь, что ты ничего не стоишь. И вся эта твоя гениальность — все напускное. Дешевый пиар, — ответил тогда Платонов.
И все равно Макс не понимал Назара. Должно быть что-то большее. Должна быть какая-то настоящая причина, чтобы так бросаться на амбразуру. Но Назара было не так просто расколоть.
Иногда Максу казалось, что Платонов отражение самого Макса. Только злобное, жестокое отражение, затаившее какую-то смертельную обиду. Не менее умен, чем Макс, не менее талантлив и, конечно, он добился бы всего того же, чего добился Макс во всем перечисленном.
Если бы не эта одержимость. Если бы все его стремления не были только следствием. А причина не крылась бы в безотчетном желании уничтожить Макса Рихтера.
Потому что сам Макс шел к своим вершинам просто потому, что мог, потому что чувствовал, что не исчерпал свои возможности. И если Назару просто надо быть первым, то Максу первым надо было быть не ради первенства, а ради свободы от всех достижений. Когда-нибудь он придет в ту точку, из которой уже не надо будет больше никуда идти.
И вот теперь, Назар Платонов по всей видимости, решил ударить туда, где Макс удара от него не ожидал. Ему понадобилась Лора. Так же как ему раньше требовался титул Макса, признание Макса научным миром, премии Макса, деньги Макса — все, что есть у Макса.
Время выбрано идеально. Конечно, Платонов все просчитал. Лора сейчас была слишком уязвима после недавнего краха, слишком эмоциональна, слишком нестабильна. И Платонов мог этим воспользоваться.
Да, Лора не простушка и разгадает, если с ней попытаются играть и тем более — использовать. Но и Назар не дурак. Больше, чем не дурак. Назар умен так же, как умен Макс. И намного коварнее, намного злее — до жестокости.
И это было его единственным слабым местом. Он не умел, как Макс, отключать эмоции, не мог действовать хладнокровно. Зачастую его стратегия страдала импульсивностью. Оттого он и уступал постоянно Максу, но поделать ничего с этим не мог.
Такова была натура Назара Платонова. Здесь крылась вторая опасность. Которая касалась того, почему Лора была сейчас, по мнению Макса, уязвима перед ним.
Назар мог начать действовать с каким-то расчетом, но из-за своей этой вовлеченности во все, что делает, импульсивности и горячности, мог на самом деле влюбиться в Лору.
«Что, если Лоре будет настолько тяжело, что произойдет замещение и в любви Назара она найдет утешение?», — думал Макс, выезжая на шоссе.
Ответа не находилось. «Да и черт с ним! Черт с ними обоими, я уже сделал то, что должен был сделать — назад пути нет. Не это меня сейчас должно беспокоить. Совсем не это!» — разозлился сам на себя Макс и утопил педаль газа в пол.
Глава 4. Время не лечит
Спустя два года
— Я у подъезда, жду тебя, — сказал Назар тоном, не терпящим возражений, и отбил звонок.
«Вот же неугомонный», — подумала я и махнула последние штрихи к макияжу.
Два года бьется Назар Платонов со мной и не сдается. Удивительная настойчивость. Иногда я думаю: «А может — да?» Конечно, он хорош. Высокий, плечистый, никогда не думала, что мне может нравится мужчина, который бреет голову наголо, но Назар очень гармонично смотрится в таком образе. Вкупе с аккуратной ухоженной бородкой, что добавляет ему брутальности, но не лишает доли изящности. Темные глаза, немного рубленные черты лица, в общем — красив, что уж тут говорить.
Но главное — умен. Все-таки подлец, Макс Рихтер, навсегда изменил мое представление о мужчинах. Интеллект — вот, что главное для меня. И не просто интеллект, а такой, что может посоперничать с интеллектом Макса.
Но только посоперничать. Вряд ли кто-то может превзойти Рихтера. И тем более превзойти его в жестокости и подлости. Да, теперь его поступок кроме как подлость я больше никак не рассматривала.
Думать о том, почему и кто виноват, я бросила сразу и принялась налаживать разрушенную жизнь. Одно мне стало интересно: кто я? Слишком многое в той жизни, что мы прожили с Максом, было мной сделано с оглядкой на него, в стремлении стать равной ему. И если все рухнуло, то что есть я? Я собирала себя по крупицам. Заново пыталась почувствовать вкус еды и определить, люблю я это или нет. Заново смотрела на небо и заново в зеркало. Все стало иным, расплывчатым то ли от боли, то ли от незнания, кто я есть.