Макс Рихтер сделал для меня все, что может сделать любящий мужчина для своей женщины. Но главное — он любил меня так, что эту его любовь я чувствовала через любые расстояния и сквозь бетонные стены.
Я в ответ отдала ему всю себя: и сердце, и душу, и жизнь. Никогда и никого не могло существовать даже в теории ни для него, ни для меня.
Это был настолько сильный морально и настолько волевой человек, что иногда мне казалось — Макс Рихтер перерождение какого-нибудь римского императора. Марка Аврелия, не меньше.
Когда я смотрела на него в деле, то поверить не могла, насколько он становится собранным, жестким и беспощадным. На шахматных турнирах наблюдать за ним было не менее захватывающе, чем следить за боксерским поединком или хоккейным матчем.
Никогда я не видела, чтобы он задумывался над ходами, не было всей этой шахматной тягомотины с размышлениями над каждым ходом по полчаса. Он действовал стремительно. Синее небо в его глазах замерзало и превращалось в лед.
Он смотрел на соперника исподлобья, словно собирался уничтожить его только за то, что тот осмелился бросить ему вызов.
Если соперник задумывался, Макс просто вставал и со скучающим видом развлекал себя, чем мог: потягивался, мог начать делать зарядку, уставиться в смартфон, начать с кем-нибудь общаться.
И всем становилось ясно, в том числе и его сопернику, что партия уже просчитана целиком и полностью, что Макс Рихтер уже знает, на каком ходу поставит мат.
Его партии изучали в шахматных школах, по ним писали учебники: гамбит Рихтера, контргамбит Рихтера, атака Рихтера, защита Рихтера.
Я сразу знала, если я не стану кем-то значительным, если не добьюсь своих личных побед, он со временем потеряет ко мне интерес. Я просто растворюсь в нем. И я отбросила в сторону живопись, джинсы и платья с бахромой и вышивкой в бохо-стиле, и, засучив рукава, принялась себя лепить заново. Мольберты со временем перекочевали в гараж, краски высохли, теперь на моих пальцах идеальный маникюр вместо пятен краски, темные волосы блестят, словно отполированные, юбки до колен, платья строгие, но подчеркивающие, что полагается, а сама я — безупречно деловая леди, зарабатывающая достаточно, чтобы мной можно было гордиться.
Без преувеличения, если говорить шахматными терминами, я была его королевой, а он моим королем. С тем только исключением, что мы нарушали даже незыблемые шахматные правила: король ходил как ему угодно и бил любую фигуру, защищая свою королеву.
«Моя Лора, моя крепость, моя нежность, моя сила и моя слабость, я так люблю тебя, мечта моя, ты вся моя жизнь», — так, бывало, нашептывал мне Макс, когда я клала голову ему на грудь, вдыхая его запах.
И все это скрепляла наша пятилетняя дочь, которую я родила на первом же году замужества. Лиля — моя маленькая копия, но с папиными глазами и его интеллектом с поправкой на возраст и на доставшуюся от мамы тягу к живописи.
И вот приходит эта сучка-кадровичка и заявляет, что Макс меня уволил. Да такого не может быть просто потому, что не может быть. «И чего я ее раньше не уволила», — думала я, хоть и знала — да потому что она высококлассный профессионал. А ее личную ко мне неприязнь списывала на профдеформацию.
Как же трясутся руки. «Не может быть, это ошибка. А я не допускаю ошибок. Сейчас все узнаю», — уговаривала я себя.
Я вошла во второй корпус и поднялась на лифте на этаж, где находился кабинет Макса. Сердце уже не выдерживало волнения. Уговоры не помогали. По коридору до его кабинета я чуть ли не бежала.
Я распахнула дверь, вошла в кабинет и заявила с порога, пока еще хватало дыхания:
— Макс, что за шутки, тебе скучно, что ли?
Он сидел за столом, что-то бегло набирая на клавиатуре ноутбука, и даже не глянул на меня.
— Приказ подпиши, — бросил он.
От его ледяного тона мурашки пробежали по спине.
О, ну понятно, это не Макс. Мой муж так не разговаривает со мной. Подыграю.
— Что? Ты серьезно? — я нелепо улыбнулась, все еще думая, что он шутит.
— Серьезнее некуда. Увольняешься сегодняшним днем, — он захлопнул крышку ноутбука, сложил руки на груди и посмотрел на меня тем своим взглядом, каким смотрит обычно на своих соперников. Вынести такой взгляд было невозможно, но я не отвела глаз.
— Макс, что происходит? — у меня задрожал голос, и к горлу подступил комок.
— Это не все.
Звучало как приговор.
— Не все сюрпризы? Или не все шуточки? Макс, милый, что случилось?
Почему-то я боялась подойти, успокоиться в его объятиях. От его тона я в миг почувствовала себя недостойной, будто я какая-то… не знаю откуда у меня это. Но…