— Понимаю, — почти шепотом произнес он.
Мне хотелось пробить его стену. Услышать хоть какое-то объяснение. Но крик здесь не поможет. Макс всегда был очень рациональный. Здесь нельзя плескать эмоциями направо и налево. Я поглубже вздохнула.
— Макс, мы жили одну жизнь на двоих. Мы были единой командой, мы словно части формулы счастья. Были. Ты посчитал себя вправе разрушить нас и оставить меня с Лилей одних, ты вычел нас из твоей формулы, как будто ты вывел новую формулу, а для нас в ней места не оказалось. Мне всегда казалось, я понимаю тебя. Но я не понимаю. Если бы ты объяснил. Просто из уважения к прошлому, к той прежней формуле, — я говорила тихо, спокойно, делая паузы после каждой фразы и смотрела открыто, будто сняла шлем и доспехи, и оказалась совершенно безоружной. Должно подействовать.
Но он продолжал молчать и уже даже не смотрел на меня, а куда-то в пол.
— И сейчас молчишь? — усмехнулась я. Словно со стеной говорю. Как меня достала эта неразрешимая загадка! Почему он молчит? Потому что правда настолько страшна?
Впрочем, есть еще один ход.
— Как ее зовут? — спросила я, подойдя к столу. — Какая она? Лучше? Моложе? Может, дает тебе как-то с выдумкой? Она идеальнее, так ведь, не то, что я нынешняя, как ты там выразился?
— Ты о ком? — Макс удивленно уставился мне в лицо.
— О той, на кого ты променял меня. Я не такая умная, как ты, но и не дура.
— Нет, ты совсем не дура.
— Вот и ответ. Несложная задачка, чтобы решить, Рихтер. В такой ситуации дело всегда в другой женщине.
Макс молчал. Его холодные глаза жгли меня.
— Ты даже не отрицаешь. Значит, я права. Значит, ты променял меня на другую. Может, и Лилю на другого ребенка? Ты ответишь мне?
— Когда-нибудь отвечу. За все отвечу, в этом не сомневайся. Главное, помни, я все всегда делал для тебя. Возможно, это моя самая большая ошибка, я за нее тяжело расплачиваюсь.
Не могла больше ничего говорить. У меня будто враз села батарейка. Руки тряслись, в висках стучало, я была чуть ли не в предобморочном состоянии. Он молчал или говорил загадками, он окутывал любовью и снова молчал, его слова оскорбляли — я недостаточно совершенна нынче, делать все для меня было ошибкой. Его взгляд был нечеловечески холодным. Я всю душу расцарапала о камень его души.
Я открыла дверь, собираясь выйти, и в этот момент Макс сказал:
— Будь осторожнее с этим своим новым ухажером, я думаю, он не тот, за кого себя выдает.
— А вот это точно не твое дело, — отрезала я.
Я вышла и хлопнула дверью так, что задрожали стены.
Меня колотило, и я никак не могла успокоиться, дышала так, будто только что тонула и вот вынырнула из воды.
Как раз в этот момент мимо проходила бухгалтер Света. Как же меня не любят женщины почти моего возраста, будто выискивают во мне любую оплошность, чтобы низвергнуть с моего пьедестала. Зато тетушки постарше относятся ко мне, словно я их дочка. Мне кажется, что первая категория видит во мне ту прилизанную идеальность, которой я так долго добивалась, и сравнивают себя с этой обложкой. А вторая категория — идеалистическую художницу Лору, верящую в вечную любовь, в красоту и силу искусства и поклоняющаяся гению в любом образе, даже если это муж-засранец.
Света относилась к первой категории и, конечно, она не преминула ухмыльнуться, видя мое состояние. Уж этой-то точно давно известны все подробности нашей истории с Максом, как же, бросили идеальную Лору — прямо сладкая вата для женщин ее типа.
Такие сплетни разносятся со скоростью света. Или со скоростью Светы. А я в их взглядах снова и снова проживаю тот жуткий день.
— Что-то хотела? — перехватила я ее взгляд. Я понимала, что из кабинета было слышно происходящее.
Света вздрогнула. Она точно не ожидала от меня нападения. А у меня не было сейчас ни сил, ни желания ловить на себе ни осуждающие, ни сочувствующие, ни какие-либо еще взгляды.
— Я просто…
— Что просто? — оборвала я ее.
Света вдруг потупила глазки, что было на нее не похоже и застучала каблуками по коридору, торопясь поскорее убраться.
В голове мелькнула мысль, что Света, по всей видимости, поняла, что положение ее в нашем агентстве теперь не такое прочное, как было раньше. Теперь владелец — мой бывший муж. Она не может быть уверена, что несмотря на наши с ним отношения, что ее не вышибут отсюда, скажи она что-нибудь не то в мою сторону.
Конечно, ни за что в жизни я не попросила бы хоть о чем-то Макса, это было просто невозможно. Даже если бы у нас все было по-прежнему, я бы не стала пользоваться положением, а сейчас тем более. Но откуда это было знать Светочке?
Остаток дня я сама не понимала, как доработала. Все валилось из рук, и, я как робот, выполняла необходимые функции, не понимая толком, что конкретно делаю.
Макс за весь день больше никак не обозначился. Может, и вовсе покинул офис, я не следила за ним, я вообще старалась не выходить из кабинета, засела, как в крепость.
Когда я немного успокоилась, спустя часа два после посещения его кабинета поймала себя на мысли, что вновь и вновь прокручиваю в голове одну и ту же сцену. Вот он подходит, прижимает меня к двери. Я чувствую его тело, его дыхание, его запах. Во мне ненависть борется с желанием сдаться.
Только сейчас я это осознала — я хотела его, я готова была сдаться. И это выбешивало. Мое тело меня предавало, оно по-прежнему принадлежало Максу. Поэтому я не могла с Назаром. Потому что Максу хватило секунды, одного касания — и я поплыла. Я вспомнила, как он целуется, вспомнила тепло его губ, и внизу живота разлилось тягучее тепло. Не я, мое тело скучало по нему. Мне снились сны. Во снах приходил муж. Все сны с ним были эротическими. Он меня трахал во сне так, что я просыпалась с трясущимися коленками, мокрая, дотрагивалась до себя и тут же кончала. Будто запрещенные чувства к нему не могли пробиться сквозь оборону моего разума и атаковали меня через тело. Макс был моим первым и единственным.
Если в жизни он был холоден и рассудителен, то в сексе наоборот — он выплескивал на меня нежность, страсть, шептал в ухо о том, как я хороша и красива, как я свожу его с ума, он был ненасытен, причем не вообще по темпераменту, а именно ко мне. Будто день он тосковал по мне, а ночью вбирал всю без остатка, обцеловывая каждый миллиметр тела, становясь чуть ли не безумным.
Мое тело и Макс были заодно.
«Черт бы тебя побрал, Рихтер», — мысленно выругалась я.
Я злилась на себя и на эту мимолетную слабость, которую в тот момент даже не осознала. Злилась на ту часть себя, в которую ногами запинала всю любовь к Максу. И, как теперь оказалось, недостаточно запинала.
Нужно было еще облить бензином и сжечь. Но я этого не сделала и теперь слышу хоть и слабый, но настойчивый голос: «Ты соскучилась по нему, Лора, ты чувствуешь? Что ты чувствуешь? Ты уверена, что больше не любишь его?».
Это было невыносимо. Я раскачивалась на эмоциональных качелях, и меня начинало мутить.
«Как может что-то остаться к нему? Как можно предположить, что я могу дать слабину и вдруг пойти к нему навстречу? Нет, такое невозможно. Тогда почему так ноет сердце? Почему я прокручиваю в голове эту сцену? Что со мной происходит?», — вопросы толпились в голове и сводили меня с ума.
«Может ли ненависть уживаться с любовью?» — спрашивала я себя. Как можно одновременно любить и ненавидеть человека? Как можно продолжать любить того, кто меня предал.
Может, это и не любовь вовсе. Так — остаточное явление. Какая-то неизжитая еще тоска по прошлому, по былым счастливым дням. Бессознательное желание вернуться в то время, когда вся жизнь была пропитана счастьем.
Женское сердце — это лабиринт, в котором лучше не заходить в тупики, ведь в каждом из них поджидает отжившее прошлое, которое может схватить и больше не выпустить.
Вот и я заблудилась в лабиринте своего сердца. И зашла в тот тупик, где спряталась и, как оказалось, еще не сдохла моя любовь к Максу. Теперь нужно вырваться из этого тупика и бежать подальше. Бежать и держаться за путеводную нить, чтобы больше не забредать в тупики. И это нить — моя ненависть к Максу.