— На днях здесь пройдет крупный международный шахматный турнир, может, и вы принимаете участие? — услышала я перевод.
Я помотала головой.
Как я и предполагала, никакой рабочей командировки нет. Макс просто поехал по своим делам и сделал все так, чтобы я потащилась с ним.
Назар говорил: «Макс не тот, за кого себя выдает»
Макс говорил: «Назар не тот, за кого себя выдает»
Пошли вы оба в одно место. Я собираюсь узнать, за кого вы оба себя выдаете, шахматные засранцы, математические гении.
Но вот в чем дело, я поняла, что и я не та, за кого уже давно себя выдаю. Не бизнес-леди, не мадама с крутым портфолио рекламных проектов. Я знала, что дорисую на своей картине. Только вот вы, мальчики, не знаете, кто я.
Макс, как и сказал, объявился минут через пятнадцать. Мы снова сели в машину.
— Шахматы, значит? — спросила я.
— Догадалась уже, — констатировал Макс.
— Догадалась, ага. Только зачем здесь я? К чему фарс, мог бы сразу сказать?
Макс взглянул на меня, подняв бровь.
Действительно, не мог он сразу сказать, чего это я.
— Лора, я все понимаю. Твои чувства, твое поведение, твои реакции. Я старательно сдерживаюсь, чтобы дать тебе возможность выплеснуть накопившуюся обиду. Позволяю тебе нервничать, плеваться ядом, сарказмом.
— Позволяешь? Еле сдерживаешься? — я спросила стальным голосом.
— Да перестань! — броня Макса треснула, лицо его исказилось, он повысил голос. — Лора!
А потом взял мои руки и начал целовать их. Горячие губы зацеловывали ладони, пальцы, запястья. Все во мне взорвалось. Сразу. Безудержно.
— Ты мог бы просто сказать, я виноват, прости меня, — зашептала я. — Тебе же даже в голову это не пришло.
Макс притянул меня к себе, обхватил затылок и поцеловал в губы. Жадно, настойчиво. И я снова не смогла удержаться, я ответила. Потому что мое тело истосковалось по его рукам, губам, бедрам. Я два года была как каменная. А сейчас… Я говорила себе: это просто сексуальный голод. У меня так давно не было секса.
Он взял мое лицо в ладони, лбом уперся в мой лоб, нос к носу, глаза в глаза.
— Я не могу без тебя, моя Лора. Я дышать не могу без тебя.
Застонала ему в губы. И он подхватил поцелуем мой стон.
Машина остановилась.
Я тяжело дышала, Макс глянул в окно. Мы остановились у исторического двухэтажного здания из красного кирпича. Рядом раскинулся парк. Все здесь было словно какое-то ненастоящее, словно декорация из какого-нибудь старого романтического фильма. И время здесь будто замерло, остановилось где-то в прошлом веке, да так и не удосужилось поспешить и догнать реальность.
— Hotel Villa Hammerschmiede, — объявил водитель.
Я поняла, что это отель. По-немецки это слово звучало также как по-английски, грубее и с другим ударением, но все же, а вот дальше я не разобрала.
— Лора, только пойми правильно, — начал Макс, — не злись на вопрос, но ты за эти два года хоть один день отдыхала так, чтобы ни о чем не думать?
Я глянула на него с прищуром:
— Рихтер, ты дурак? Ты же вроде бы гений, но вот скажи мне, как гений может быть таким дураком? Как это в тебе одновременно сочетается?
Макс внезапно улыбнулся на это. По-мальчишески открыто.
Я мысленно выругалась. Все в нем было до боли знакомым, родным. Особенно эта улыбка. Ее видели только я и наша дочь.
— Я хочу, чтобы ты хоть какое-то время ни о чем не думала. Не бежала, не завоевывала репутацию, не зарабатывала деньги, не решала проблемы клиентов, не пряталась от своих собственных демонов. Я хочу, чтобы ты остановилась и делала то, что хочешь. Чего ты хочешь, Лора?
— Холст, краски, одиночество и воду.
Макс вдруг огорчился.
— Ты ведь не рисовала с тех пор…
— Как мы стали парой, — досказала я.
— Почему ты не рисовала, когда была со мной?
— Какое это имеет значение?
— Огромное, Лора. Ответь. — Макс говорил с жаром, настойчиво, начисто растеряв свою невозмутимость. И я не могла не откликнуться.
Я задумалась.
— Просто мне казалось, что женщина в заляпанном краской комбинезоне, не умеющая действовать по плану, не добившаяся значимых социальных успехов, долго не продержится с таким как ты. Ведь я была творческой, засыпала под утро, если ночью меня посетило вдохновение, и я до рассвета рисовала, могла ходить с прической вроде взрыва завитушек на макушке, прислушиваться по полдня к жизни. И мои картины никто никуда не брал, так что успеха мне не светило.
Макс прикрыл глаза, будто от приступа боли, словно я его ударила.
— Я думал, что такой женщине, как ты, нужен мужчина, который добьется для нее стабильности, всего лучшего, который позволит ей жить свободно, как она хочет. Чтобы ее творческая натура могла летать, а не жить по расписанию. Я думал, что такой как я, витающий в облаках математических вычислений, закопает талант такой как ты.
Я удивилась. Нашему разговору. Выходит, что пять лет брака мы изображали друг для друга каких-то иллюзорных себя?
Но мои мысли прервал водитель.
Он уже долго ждал, он нам что-то объяснял. Понятно, надо было выходить. Макс открыл дверь, а потом напоследок сказал:
— Ненадолго забудь про все, слушай жизнь, не спи ночь, рисуй. Будут тебе холст и краски.
«Может, и правда попробовать отдохнуть. Все равно я как на подводной лодке. Как там гласит буддийская мудрость — если можно повлиять на ситуацию, тогда зачем волноваться и суетиться, если нельзя на ситуацию повлиять, зачем волноваться и суетиться?»
Макс оставил меня в номере. И, конечно, у нас оказался один номер на двоих, как иначе? Я погуглила отель, в котором оказалась. «Вилла Хаммершмиде — для тех, кто ищет романтический отель», — прочитала я и усмехнулась.
«Романтики тебе значит захотелось, Рихтер», — подумала я и пошла осмотреться. Макс отправился по своим шахматным делам.
Что уж говорить. Вкус у Макса всегда был безупречным. Мне понравилось, что здесь нет излишнего пафоса, место привлекало не столько роскошью, наоборот, здесь многое казалось даже обветшалым, — сколько особенной атмосферой. Какой-то стариной и, пускай и чуждыми мне, но традициями.
Если бы я была привередой, раздражилась бы на внешние недостатки. После нашего московского, уже привычного сервиса, здесь было все как-то с некоторой ленцой. Но самое главное — здесь было тихо. Так тихо, что можно было услышать биение своего сердца.
Я внезапно успокоилась. Наступил глубокий покой, я не помню такого. Это из-за его слов, из-за нашего разговора. Я впервые сказала ему о себе той, которую потеряла. А ведь не хотела говорить. Но была минута откровения, и я сказала. А теперь мне стало так спокойно. Села у окна, мне принесли бокал вина. Потягивая вино, смотрела на небо цвета его глаз. Потому что Макс снова взял на себя мою жизнь, встал у штурвала, я знала, что он что-то уже давно продумал, на годы вперед.
Я вышла из отеля.
Гуляла по парку, утопающему в зелени. Улыбалась прохожим.
Я и правда измучилась за последние два года. Ни одного спокойного дня. Все время какая-то гонка, а если не гонка, так мучающие, терзающие душу мысли.
Нет, Макс, нет. Я тебе больше не отдам свою жизнь. Отдохну эти дни, позволю себе глотнуть сполна этого покоя, но теперь по твоим планам ничего больше не будет. К тому же у меня была цель: узнать о прошлом и освободиться. От этих мыслей снова хлынула злость, обида.
Покой был утрачен. Черт.
Сложно было оставаться посередине и не провалиться полностью в одно из этих состоянии: полностью довериться Максу и тем самым предать саму себя, превратиться в какую-то бесхарактерную, безвольную, не уважающую ни себя, ни свою жизнь курицу. Или целиком отдаться ненависти и превратить эти несколько дней жизни в отеле для Макса Рихтера в настоящий ад.
«Ты заслуживаешь ада, Макс, — думала я, — но я не смогу сварить тебя в кипящем масле и не обжечься сама».
Глава 13. Победа тела над разумом