«Будь ты проклят, Рихтер, будто проклята эта полудохлая дура, которую они потащили в поселок, будто проклята и ты, Лора, ненавижу тебя», — неслось у него в голове.
Назар пытался переключиться на какие-нибудь другие эмоции, но ничего не выходило. Ненависть помножилась на ревность, и Назара буквально разрывало на куски.
Разум упорно забивал куда-то в самый свой темный угол вину Назара за малодушие и выводил на первый план чью угодно вину в произошедшем, только не его.
Вместе с тем, Назар чувствовал освобождение. Карты вскрыты. Он понимал, что Макс теперь все расскажет Лоре. Почему не рассказал до сих пор, Назар тоже понимал. Рихтер его опасался. Он не просчитал того, что Лора в какой-то момент выберет Назара и не был готов к расставленным капканам. И потому не знал, чего ожидать от Назара. Боялся, что, если вскроется правда, и Лора отвернется от Назара, он может навредить ей. Только чтобы отомстить Рихтеру.
Но не знал Макс, насколько Назар полюбил Лору и не знал, что тот не может сделать ей ничего плохого. Не мог сделать. Но теперь все изменилось. Назар освободился. Освободился в тот момент, когда они оба скрылись в лесу.
Ему не нужно было больше лгать, не нужно было притворяться и ему не нужно было больше любить. Одна только проблема — любовь нельзя выключить по щелчку пальцев. Вот и у Лоры не получилось, как он теперь понимал, разлюбить Макса. Что бы ни делал Назар, какие бы подставы не устраивал, как не очернял своего врага — ничего не вышло.
Что-то есть такое в женском сердце, чего Назар не понимал, да и понимать не хотел. Это сердце способно любить негодяя и ненавидеть праведника. Оно может многое, но в то же время не может простить совсем незначительной мелочности.
Как сердце Лоры. Которое не смогло простить всего лишь того, что Назар после того, как они выбрались на берег, растерялся и не сразу сообразил, что нужно позаботиться о Лоре. Не смогло простить его лжи, не могло это глупое сердце понять, что ложь была во благо. Только для того лгал Назар, затем только все устроил, чтобы сделать ее счастливой.
Но сердце, глухое и слепое женское сердце, не способно видеть ясно, когда любит, и не способно услышать голос разума, не приняло никаких доводов.
«Что ж, быть свободным от всего этого и стать прежним Назаром — это дорогого стоит. Не любил никого никогда, не стоило и начинать. Все это иллюзия, любовь — причудливая игра гормонов, заблудившиеся токи в нейронах, коктейль из эндорфина и окситоцина — не более», — успокаивал себя Назар.
Ненависть Назара распалялась и вскоре захватила его полностью. Ему нравилось это ощущение ненависти, он было знакомым, он всегда жил с этим ощущением, оно двигало им и определяло его поступки. Оно возвращало Назара к самому себе и сейчас ему хотелось вырвать это не предсказуемое сердце из груди Лоры, сжать в кулаке, бросить под ноги Рихтеру и растоптать на его глазах.
Назар поднялся с места и не отдавая себе отчета в том, что именно делает, стал бродить по берегу, смотря себе под ноги, будто в поисках чего-то. Назар не знал, что именно он хочет найти, но был уверен, что как только найдет, тогда и поймет.
Вскоре он обнаружил на берегу полоску прочного пластика. Что-то из интерьера разбившегося самолета.
Около часа Назар потратил на то, чтобы заточить этот кусок пластика о камни, чтобы получилось импровизированное лезвие. Он оторвал от рубашки кусок ткани и обмотал получившуюся заточку так, чтобы было похоже на рукоять.
Заточку Назар убрал в карман. Прошло около полутора часов, как Макс и Лора скрылись в лесу. Назар, пока еще колеблясь, глянул на водную гладь, посмотрел в небо, прислушиваясь, не слышен ли гул двигателей поискового самолета или шум винтов вертолета. Назар понимал, что Рихтер мог оказаться прав, радиомаяк на дне озера мог и не работать.
Назар не сомневался, что, если сейчас он уйдет отсюда, обратного пути не будет. Он сделает то, на что сейчас толкал его помутившийся рассудок, чего бы ему это ни стоило. «Сейчас или никогда!», — сказал Назар еле слышно и двинулся по следу Лоры и Макса.
Выследить их было несложно. Одного только следа от волокуш, на которых они перли раненую, было достаточно. Да и шли они со своей ношей медленнее, чем Назар налегке.
Он быстро их догнал, и ему пришлось держаться позади, чтобы быть незамеченным. В Назаре проснулся инстинкт охотника. И Лору, и Макса он воспринимал, как двух зайцев, бегущих от волка.
Об одном только жалел Назар. Когда они останавливались отдохнуть, он был на значительном расстоянии и не мог слышать, о чем они говорят.
А услышать ему очень хотелось. Он был уверен, что голубки воркуют, и это их воркование должно укрепить его в мысли, что он все делает правильно. В том смысле правильно, что ему это необходимо. Он должен поставить хоть какую-то точку в своей прежней жизни, чтобы началась хоть какая-нибудь новая жизнь.
Жизнь, где не будет ненавистного Макса и Рихтера и предавшей Назара Лоры.
Он шел за ними до самого заката и готовился к тому, что вскоре им придется как-то устраиваться на ночлег. Назар еще не знал, что именно он сделает. По крайней мере с Лорой. С Максом все было более-менее понятно. Здесь никаких сантиментов. Но вот Лора…
Она должна все прочувствовать. Она выслушает Назара. Она должна проникнуться своим предательством и в полной мере осознать, что из этого следует. Это будет долгий разговор, и это будет очень длинная для Лоры ночь. Бесконечная и последняя ее ночь. Если, она, конечно, не исправит свою ошибку.
Назар собирался дать ей такой шанс. Но одних слов ему недостаточно, он должен был увидеть в ее глазах искреннее раскаяние, он должен увидеть в ее лукавых зеленых глазах хоть какой-то проблеск чувств к нему — к Назару.
И тогда, может быть, они оба выберутся из этого леса. И тогда, может быть, Назар взнуздает свою ненависть и позволит ей остаться с ним. Именно позволит. Она должна будет сама попросить об этом. «Пускай умоляет, сука, пускай стоит на коленях и умоляет!», — бормотал Назар под нос, не осознавая, что его рассудок не в порядке.
«Черт! Везунчики!», — чертыхнулся Назар, когда заметил, что лес впереди редеет, а Макс и Лора уже вышли на какую-то полянку и направляются к невесть откуда здесь взявшейся здесь охотничьей избе.
План осложнялся. Если эта изба запирается изнутри, проникнуть туда может быть проблемой. При свете дня нападать в открытую было опасно. Во-первых — Макс. Тот, конечно, даст отпор. Во-вторых — Лора не из тех женщин, что запищат и забьются в угол. Она будет биться. С ними двоими Назар не рассчитывал справиться. В-третьих — в доме, как минимум, могут быть ножи, а то и топоры. Макс в любом случае что-нибудь прихватит для дальнейшего пути к поселку.
Против нормального ножа или топора у Назара с его самопальной заточкой шансов нет. Это он понимал четко.
Назар проследил, как они заносят в погреб волокуши и понял, что еще один пассажир злосчастного самолета отмучился.
«Я говорил, что нет смысла ее тащить куда-то», — ухмыльнулся Назар своим мыслям.
Допоздна, пока ночь не проглотила солнце, пока лес не обступил со всех сторон охотничью хибару, Назар скрывался за деревьями.
Он подобрался поближе к окну, на котором плясали слабые отблески пламени керосиновой лампы. Назар знал, что оттуда, из дома, его в ночи не разглядеть. Разве только если погасят керосинку. Макса и Лору он видел прекрасно. Они расстилали на полу спальные мешки, готовясь ко сну.
«Ну, что, голубки, что-то не складывается у вас? А потрахаться вам близость трупа в погребе мешает, видимо?», — злорадствовал Назар. Он даже немного расстроился оттого, что не застал Макса и Лору, занимающихся сексом. Ему хотелось в полной мере наполниться своей ревностью, болью и ненавистью. Ему хотелось, чтобы не осталось больше никаких причин о чем-нибудь сожалеть, или, что еще хуже, причин отказаться от задуманного.
Чем дольше Назар ждал, тем больше ему сейчас хотелось оказаться на месте Макса Рихтера. Тем сильнее разгоралась его ненависть. Тем отчаяннее он становился, и тем чернее были его мысли.