Алекс делал ее задачу трудновыполнимой. Он, пожалуй, не успокоится до тех пор, пока она не упадет перед ним на колени и не станет ползать у его ног.
— Алекс…
— Скажи, ты бы приехала сюда, если бы я не вывел тебя на чистую воду? — ледяным тоном спросил он.
Этот вопрос был риторическим, и они оба знали ответ на него.
— Нет, ты не приехала бы, — заключил Алекс, с осуждением глядя на Шарлотту.
— Алекс, если бы ты знал, как мне жаль, что все так произошло, — проговорила она сдавленным голосом. Эти слова вырвались из глубины ее души и, казалось, наткнулись на глухую стену.
Шарлотта знала, что если сейчас замолчит, то ей не хватит смелости заговорить снова.
Алекс замер, его взгляд скрывался за полуопущенными густыми ресницами. Шарлотте показалось, что он перестал дышать. У нее тоже перехватило дыхание, она видела, какое сильное впечатление произвела на Алекса ее попытка попросить у него прощение. Она думала, что он сейчас что-то скажет, она жаждала услышать его голос, пусть даже полный укоризны и нежелания прощать ее.
— Это все?
Шарлотта представила себе, какое у нее сейчас выражение лица: ее глаза широко раскрыты от удивления, а брови лезут на лоб. В отличие от невозмутимого Алекса она была исполнена эмоций, которые сразу же отражались на ее лице. Шарлотта находилась в таком смятении, что на некоторое время лишилась дара речи. Она вела себя как болван, которому задали вопрос о смысле жизни.
— Это все, что ты собиралась сказать мне? — уточнил свой вопрос Алекс.
Он произносил слова так медленно и отчетливо, как будто английский не был его родным языком. Шарлотта ожидала услышать от Алекса совсем другие вопросы и теперь решила взять разговор в свои руки и направить его в нужное русло.
— Я хочу объяснить, почему я уехала из дома.
Его взгляд стал свирепым. Алекс явно терял самообладание.
— Ты хочешь объяснить это? — воскликнул он и сделал драматическую паузу, которой мог бы гордиться талантливый актер. — Значит, ты хочешь объяснить мне это… — повторил Алекс, пробуя на вкус каждое слово, словно дорогое вино. Его ладони скользили по деревянной спинке кресла, но сам он при этом оставался неподвижным. — Скажи, ты уехала не по своей воле?
Шарлотта покачала головой:
— Нет, но…
— Значит, никто не заставлял тебя под дулом пистолета или с ножом у горла бежать из дома? — продолжал допытываться Алекс, подняв бровь.
Он играл с ней.
— Нет, на меня не оказывали физического воздействия, — ответила Шарлотта.
Она поняла, что именно могло примирить Алекса с ее бегством. Кейти была права. Лучше бы Шарлотта попала в плен к пиратам!
Алекс мрачно ухмыльнулся:
— В таком случае ты хочешь рассказать мне, как ты бросила меня ради моего же блага в день нашей свадьбы, нося под сердцем моего ребенка? Ну что ж, попробуй. Хотя я догадываюсь, что могу услышать. Ты расскажешь, что тебя испугала перспектива стать маркизой, а в будущем и герцогиней. Твое происхождение покрыто мраком, ты — внебрачная дочь графа, а о твоей матери вообще нет никаких достоверных сведений. Поразмыслив над этим, ты решила уехать, чтобы спасти меня от презрения со стороны светского общества.
Шарлотту не удивили его слова. К подобным выводам мог бы прийти каждый, кто хорошо знал Шарлотту. А Алекс на протяжении многих лет общался с ней самым тесным образом. Но даже он не мог себе представить, что двигало ею в действительности.
— Все это верно, но не… — начала она, но Алекс резко прервал ее.
— Нет, не утруждай себя запоздалыми оправданиями! — воскликнул он, и усмешка сошла с его лица. Оно снова стало непроницаемым, каменным. — По правде говоря, все твои объяснения и извинения теперь уже ничего не значат. Они не изменят моего отношения к тебе. Что бы ты ни делала, былого доверия не вернешь.
Первым побуждением Шарлотты было желание броситься ему в ноги и умолять, чтобы он выслушал ее. Но голос его был твердым, а выражение лица холодным. Алекс был настроен решительно, и его ничто не могло переубедить. Попытки достучаться до него сейчас были бы бесплодными.
Машинально разглаживая складки на атласной юбке, Шарлотта лихорадочно размышляла о том, что же ей теперь делать?
— Я… я… я… — пролепетала она и растерянно замолчала.
— Тебе неприятно, да?
Шарлотта подняла на него глаза, которые из-за трусости прятала от него, презирая себя за эту привычку.