Он не повышал голоса. Громкий голос передает слишком много эмоций, а Алекс сдерживал их. Он говорил тихо, суровым тоном, который сразу же заставил Шарлотту замолчать.
Подняв глаза к потолку, она наморщила лоб и глубоко задумалась. Когда Шарлотта снова перевела взгляд на Алекса, выражение ее лица было решительным и спокойным.
— Я бы правую руку отдала на отсечение, если бы мне пообещали, что это избавит от боли тебя, — промолвила она. — Хотя, если выражаться фигурально, именно это я и сделала. Но ты отказываешься выслушать мои объяснения.
— Потому что они запоздали, по крайней мере, на четыре года, — заявил Алекс. — Ты утверждаешь, что не хотела причинять мне боль, что заботишься о моем благополучии, а сама бросила меня перед алтарем, даже не предупредив о том, что не приедешь в церковь. И это забота?
Шарлотта пришла в замешательство.
— Я послала письмо.
— Письмо? — Он фыркнул.
Прошло три недели, прежде чем Алекс смог заставить себя прочитать его. В тот день он сильно напился и потом беспробудно пил еще две недели.
— Письма обычно пишут друзьям, чтобы сообщить им о своем житье-бытье. А посылать письмо жениху, которого ты намерена бросить у алтаря в день свадьбы, — это издевательство.
Шарлотта внезапно поднялась на ноги, прижимая к себе перчатки и ридикюль.
— Я не позволю забрать моего сына, — произнесла она, но эти слова были пустой бравадой.
Ее голос дрожал от страха и неопределенности.
— Я не ослышался? Ты не позволишь мне забрать сына? Мадам, вам вряд ли удастся помешать мне осуществить свои планы.
Ее пухлая нижняя губа задрожала, и сердце Алекса пронзила жгучая боль.
Шарлотта была единственной женщиной, которую он любил, и никакая другая не могла заменить ее. Пять лет назад Алекс был готов жениться на ней, хотя светское общество пришло в ужас от его выбора. Родители Алекса тоже не одобряли его. И вот теперь Алекс видел, к чему привела его безумная любовь… Шарлотта бежала из-под венца и тем самым испортила ему всю жизнь.
Нет, Алекс не хотел больше ничего знать. Ему не нужны запоздалые объяснения и оправдания. Сейчас единственной его целью и смыслом жизни был сын.
Алекс собрал в кулак всю свою волю, он не должен был дать снова обмануть себя. Дрожащие губы, которые он так часто целовал в своих мечтах, страдание в глазах Шарлотты могли лишить его решимости сражаться за сына до конца. Алекс внушил себе, что боль, которую он испытывает, не имеет отношения к Шарлотте. Она больше ничего для него не значила.
Но ему нужно было еще побороть в себе сильное физическое влечение, подавить желание взять ее на руки и осыпать страстными поцелуями. Однако страсть могла смягчить его сердце. Если Алекс уступит ей, то проявит слабость, а ему не хотелось быть слабаком.
Резко повернувшись, он зашагал к выходу из гостиной. За его спиной послышался шорох платья: Шарлотта шла за ним. Алекс должен был выпроводить ее из своего дома. Он чувствовал исходивший от нее слабый аромат. Но когда Алекс вдыхал его, ему казалось, что он тонет в этом запахе, и у него перехватывало дыхание.
Черт возьми, ему не дают свободно дышать даже в собственном доме! Похоже, Шарлотта решила окончательно добить его!
— Мне трудно поверить, что ты так сильно изменился. Прежде ты не был таким жестоким, — промолвила Шарлотта, глядя ему в спину.
В ее голосе не было раздражения, в нем сквозила глубокая грусть. Алекс повернулся к ней лицом, и она вдруг резко остановилась. Они стояли, как два враждебных, изготовившихся к бою воина, и смотрели друг на друга: она — настороженно, он — с таким выражением лица, словно она только что убила его товарища по оружию.
— Я, по-твоему, жесток? Ну, если и так, то в этом виновата только ты. Ты сделала меня таким.
Ее предательство перевернуло всю его жизнь. Алекс действительно сильно изменился и не собирался отрицать это. Он не стал лучше, скорее наоборот. Алекс никогда не обманывался на этот счет. Но перемены в характере и во взглядах на мир помогли ему выжить, уцелеть, оставить прошлое позади.
— Если бы ты позволил мне… — начала Шарлотта, но Алекс резко перебил ее:
— Симмонс проводит тебя до двери.
Его ледяной взгляд встретился с глазами Шарлотты, а затем Алекс повел подбородком в сторону лакея, стоявшего в холле. К горлу Шарлотты подступил комок. Пренебрежительное обхождение Алекса причиняло ей страдания.
Она медленно, стараясь сохранить хотя бы видимость достоинства, направилась к двери. Ей казалось, что она идет по полю, изрытому невидимыми ямами, и каждый неверный шаг отдается острой болью в ее сердце.