В конечном итоге более 400 человек были осуждены, хотя ничего конкретного, обличающего их в измене (измене кому?), ни следствие, ни суд не обнаружили. Даже явный недруг Миронова второй член реввоенсовета корпуса Ларин и тот в суде заявил, что воззвания комкора «не казались призывом против Советской власти». Правда, сам Филипп Кузьмич все-таки не выдержал и, что называется, дал задний ход, наступив на горло собственной песне. Возможно именно это на сей раз спасло ему жизнь. В последнем слове он заявил:
«Суд должен быть беспощадным, но в данном случае я просил бы вас сердцем отнестись к этому процессу и, несмотря на то, что ко мне относились до сих пор враждебно и сейчас не доверяют мне, но я заявляю всем своим поведением, что я не против Советской власти, а что обстоятельства были такие, что они сделали из меня не человека, а вещь, которая почти утратила возможность отдавать себе ясный отчет в своих действиях. Я просил бы Революционный трибунал не придавать особенного значения моим воззваниям и декларациям, так как они были написаны мною в том уже состоянии, когда я был не человеком, а вещью и когда не я управлял, а обстоятельства управляли мною. Я уже говорил, что я опытный боец, но политически отсталый человек и не в состоянии разобраться во всех тонкостях политики и партийных вопросов».
Это был бальзам на душу тех, кто травил Миронова. Видеть его униженным — что может доставить большее удовлетворение тем, для кого он давно стал ненавистным? Докладывая наверх в очередной раз, после выступления Миронова, даже Скалов снизошел до понимания: «С такими силами поднимать мятеж в тылу за 300 верст от фронта мог только человек психически больной или явный контрреволюционер, верный агент Деникина. У Миронова оба эти признаки были налицо. Все его последние действия имели характер какого-то безумного бреда, окружил себя целой сотней тайных агентов, без вооруженного конвоя не решался проехать городом, ему казалось, что на него готовятся покушения, что за ним следят день и ночь, эта мысль ни на минуту его не покидала.»
И Смилга в обвинительной речи на суде подтвердил, что во время разговора по прямому проводу Миронов давал «сумбурные и бестолковые» ответы. Значит, что-то не так. Значит, не прямое предательство?
Тем не менее, суд признал Миронова виновным в «открытой агитации против существующей Советской власти», а его «самовольное выступление на фронт, совершенное вопреки требованиям воинской дисциплины и полученному им приказу члена Реввоенсовета фронта и Республики Смилги» расценил как «бунт против существующей Советской власти».
Резюме: «Чрезвычайный трибунал в составе — Полуян, Подоспелов, Анисимов, с участием государственного обвинителя в лице члена Реввоенсовета Южного фронта и Республики Смилги, а также защитника в лице юрисконсульта одного из местных учреждений Рыбакова, рассмотрев 5, 6 и 7 октября 1919 года в городе Балашове уголовное дело по обвинению командира Донского корпуса Миронова Филиппа Кузьмича, приговорил его к расстрелу».
Одновременно по этому же делу были осуждены следующие военнослужащие Донского корпуса:
— к расстрелу: начальник дивизии Булаткин Константин Филиппович, помощник начальника штаба дивизии Матвеенко Николай Николаевич, командир полка Фомин Яков Ефимович, командир полка Праздников Иван Михайлович, комиссар сотни Данилов Михаил Федорович, помощник командира эскадрона Изварин Владимир Антонович, командир взвода Федосов Федор Владимирович, адъютант командира полка Дронов Ефим Дмитриевич, адъютант для поручений при командире корпуса Корнеев Петр Иванович, рядовой комендантской сотни Григорьев Петр;
— к 10 годам тюремного заключения: командир сотни Иголкин Иван Григорьевич, начальник пулеметной команды полка Шишов Василий Иванович, командир сотни Хорошенков Илья Леонтьевич, старшина комендантской команды Дородников Антон Антонович;
— к 5 годам тюремного заключения: командир пулеметной команды полка Объедков Андрей Алексеевич и 54 красноармейца комендантской команды и технического эскадрона;
— направлены в рабочий дисциплинарный батальон сроком на три года 220 красноармейцев 1-го кавполка;
— направлены на Архангельский участок Северного фронта для службы в строю 190 красноармейцев из разных частей и подразделений корпуса.