- Как долго продлится эта игра в прятки? – неожиданно произнес царь Один, вырывая Локи из его размышлений. Тот недоуменно моргнул, соображая, что приемный отец имеет ввиду.
- Ты избегаешь всех, кого только можно. Прячешься, бродишь по дворцу, меняя обличия. Только Тор вытаскивает тебя из покоев, да и то, едва ли не силой. Тебе настолько противен Асгард?
Всеотец повернулся и теперь смотрел единственным глазом прямо на Локи. И во взгляде этом не было превосходства, царь смотрел прямо и открыто. Трикстеру стало не по себе.
- Тяжело чувствовать себя как дома там, где должен был провести всю оставшуюся жизнь сидя в тюрьме, - сумел выдавить он, глядя чуть повыше правого плеча вынужденного собеседника. Встречаться взглядом с приемным отцом Богу Обмана решительно не хотелось.
Один согласно кивнул. Затем вновь перевел взгляд на статую, осторожно погладил холодную мраморную руку Верховной Богини.
- Ты прав… - Локи недоуменно нахмурился, услышал в голосе Всеотца нечто, похожее на горечь. - Знаешь, - вдруг усмехнулся тот, - Фригг ведь всегда тобой гордилась. Когда говорила о твоих успехах, глаза ее сияли, как звезды. А я не обращал внимания. Ни на ее восторг, ни на твои достижения.
— Это логично, - проговорил Бог Обмана, стараясь, чтобы голос не дрогнул. – Я всего лишь добытый на войне трофей. Какое дело правителю до того, чем занимается привезенная в подарок жене и сыну игрушка. Пока сидит тихо – все хорошо, а начнет шалить – всегда можно избавиться.
Царь вскинул бровь над единственным глазом.
- Так ты это видишь?
Локи стиснул челюсти, чтобы не брякнуть какую-нибудь гадость. Если бы не тон, с которым говорил Один, его последняя фраза походила на неприкрытую издевку.
- Какая разница, что и как я вижу. Верховного Бога девяти миров не должны занимать подобные мелочи.
Трикстеру очень хотелось уйти. Просто развернуться и броситься бежать не разбирая дороги, лишь бы подальше от этого места, а лучше бы и из Асгарда, пока еще есть такая возможность. Он вдруг с сожалением осознал, что, наверное, стоило сделать это как только в Мидгард ушел Тор, не надо было сидеть на месте, ждать неизвестно чего и стараться делать вид, что все в порядке. Однако, во-первых, он сейчас находился в присутствии своего царя, а значит, если не хотел навлечь на себя неприятности, не мог ничего делать без дозволения. Во-вторых, подобный жест выглядел бы тем самым детским садом, над которым смеялась маленькая мидгардка Мэгги. Глупым поступком. Игрой в прятки. И чувство собственного достоинства, изрядно приунывшее из-за воровства еды, вновь воспряло и изо всех сил противилось позорному побегу.
- Ты не игрушка, Локи, – просто сказал Верховный Бог. – И я не собирался от тебя избавляться. Не думал, что до подобного дойдет…
- Тогда кто же я?
- Ты мой сын.
- Ложь. Я йотун. Сын Лафея, брошенный им умирать. Убивший его собственными руками! И я никогда не был тебе сыном… - забывшись, Локи вновь перешел на «ты», хотя во время встреч в обеденном зале с холодной почтительностью обращался к царю «Ваше Величество». – Зачем ты забрал меня из этого чертового Йотунхейма? Зачем называл сыном?! Я тебе верил, я…вот, черт!..
Трикстер захлопнул рот. До него вдруг дошло, он все-таки переступил черту. Как тогда, на Радужном Мосту, когда пытался дать понять отцу, что способен ради него на все, и с тоской понял, что ничего этого ему не просто не нужно. Не нужен он сам. И вот годы, события, испытания спустя он вновь пытается что-то доказать Царю Одину. Раздраженно потерев лицо, трикстер пробормотал, стараясь успокоить сбившееся дыхание и колотящееся в груди сердце:
- Я прошу прощения, Ваше Величество. Я не должен был… Позвольте мне уйти. У меня еще есть дела…
- Не позволю, - отрезал Всеотец. Он вдруг сорвался с места, подошел к приемному сыну, остановившись в паре шагов. – Локи, посмотри на меня.
Трикстеру ничего не оставалось делать, как повиноваться, несмотря на то что все его существо противилось этому. Взгляд зеленых глаз встретился со взглядом единственного голубого.
- Я не лгал тебе, - тихо проговорил Один. – Ни в чем. Никогда. Я действительно считал тебя сыном. Но не смог до конца принять как родного. Я любил тебя, но не сумел полюбить так, как Тора. И я не собирался избавляться от тебя. Но… - он все-таки отвел взгляд первым, покачал головой. – Я плохой отец, Локи. Из Тора я вырастил заносчивого эгоиста, тебе от меня достались злость и обиды. Править девятью мирами мне было легче, чем растить своих детей.
Локи молчал, не зная, как реагировать на подобное откровение. Один признался, что просто не смог полюбить его, приемыша, так же сильно, как любил родного сына. Не смог принять по-настоящему, хотя спас от смерти, растил, дал возможность реализовывать себя. В этом и была вся его вина. Бог Обмана понял это. Понял и неожиданно для самого себя принял. Здесь, сейчас, перед белоснежной мраморной статуей своей приемной матери он с некоторой отстраненностью осознавал, что действительно понимает царя Одина. И там, где бурлили обида и злость, где кипели амбиции и желание показать и доказать, чего он стоит, теперь было пусто. Локи не чувствовал по отношению к приемному отцу ненависти. Он не чувствовал больше ничего. Отстраненно он посмотрел на мраморную Фриггу, и вдруг заметил скользнувший по ее глазам, а затем и губам крохотный блик. Царь Один проследил за взглядом трикстера. С минуту оба асгардца стояли и смотрели на пляшущих по мраморному лицу любившей их обоих Богини солнечный лучик.
- Как же она прекрасна…
Всеотец грустно опустил голову.
- Когда Фригг погибла… Когда Тор, вернувшись из Свартальхейма сказал, что ты пожертвовал собой спасая его, когда он сам исчез, а Хеймдалл не смог увидеть его среди живых, я впал в отчаяние. Миры, которыми я правил, которые защищал, перестали быть для меня чем-то важным. Я вдруг понял, что самое важное было рядом, а я не смог это сберечь. Боль, что я ощутил, была несравнима ни с одним самым страшным ранением. Я был наказан за свой эгоизм, жестокость. И находясь во сне я молил Вселенную, что выше всех Богов, даровать мне прошение. Она услышала мои мольбы, вернула мне тебя и Тора живыми. И этот дар я буду беречь, сколько у меня хватит сил. Ты напрасно думаешь, Локи, что тебе в Асгарде, что-то угрожает. Здесь ты под защитой, и будешь защищен даже если решишься покинуть город. Догадываюсь, тебя посещали подобные мысли.
Локи слушал эти откровения, на в душе его становилось тяжело и больно потому, что он верил каждому сказанному слову. Еще полгода назад он отреагировал бы на речи приемного отца совершенно по-другому. Обозвал бы того лжецом, обвинил в лицемерии, сказал бы, что плевать хотел на все эти слезливые искренности и послал бы Всеотца к мидгардскому черту. Мысль о хвостатом рогатом герое земных баек и о том, как прошла бы встреча между ним и Верховным Богом девяти миров вызвала нервный смешок. Один вскинул седую бровь.
- Я сказал что-то смешное?
- Нет… Я просто подумал про Мидгард. Я там жил до того, как нашел Тора в Свартальхейме. Мне там было…неплохо. Хотя я каждый день ждал, когда же за мной явится Тор и потащит обратно в темницу. А оказалось, мне в Асгарде даже немного рады. Это иронично. Я ведь последние дни просто не понимал, что здесь делаю. И почему до сих пор не ушел…