- Я согласился, отец. Увидел тебя и - согласился.
- Ты у меня всегда был понятливым. Амфитрион, между прочим, неглуп... и он прав - готовить надо обоих. Одинаково. На всякий случай.
- Готовить - к чему?
- Ко всему. Людям нужен герой. И твоему дедушке там, на Олимпе, тоже нужен герой. Куда ни плюнь - всем нужен герой...
И юноша весьма метко запустил обглоданной птичьей ножкой в висевший на стене шлем - знаменитый кожаный шлем Автолика, усеянный кабаньими клыками.
...А колесницы Амфитриона в это время неспешно пылили по извилистой дороге прочь от Аргоса, и по обе стороны от дороги возвышались девственно зеленые холмы. Изредка в отдалении можно было заметить пасущиеся стада, напоминавшие снежные шапки гор. Стояла ранняя осень, солнце припекало, и ничто не нарушало покой раскинувшегося вокруг мирного пейзажа.
Кони шли медленно - а куда спешить-то? - и так же неторопливо текли мысли Амфитриона, на время доверившего поводья вознице.
Впрочем, мысли его были медленными, но отнюдь не такими мирными, как окружающий пейзаж.
Автолик в конце концов согласился - и это было хорошо. Не только искусству борьбы научит он подрастающих близнецов - но и наверняка передаст им немалую долю своей знаменитой хитрости, которую Автолик унаследовал от отца своего, Гермеса-Психопомпа, то есть Проводника душ.
А борьба без хитрости - как копье без наконечника.
Кастор Диоскур тоже согласился учить братьев бою в полном вооружении - и это опять же хорошо. Биться с Кастором, хоть на копьях, хоть на мечах, Амфитрион без крайней нужды не стал бы. Силен лаконец Кастор, брат неукротимого Полидевка, силен и беспощаден. Одна беда - горд непомерно. Возомнил себя лучшим колесничим Пелопонесса - да только ли Пелопонесса? Ладно, пускай тешит самолюбие...
Амфитрион помимо воли самодовольно усмехнулся, огладив бороду.
Нет уж, колесничному делу он и сам сыновей обучит. Кастор, правда, может обидеться... Ну и Тартар с ним! Лишь бы приехал в Фивы, как обещал, а там уговорим, удержим. Глядишь, и брат его, Полидевк, кулачный боец, объявится - не вытерпит, сперва переучивать возьмется, после показывать новое, ну и (чем Мойры не шутят?!) застрянет в палестре на год-два...
Разные учителя понадобятся. И не только - воины. Кстати, прямо перед отъездом Амфитриона явился в Фивы Лин, брат божественного Орфея. Вроде как поселиться решил... Хвала Аполлону Мусагету [Мусагет - Предводитель Муз, одно из прозвищ Аполлона], ежели так - лучшего наставника-кифареда и не сыскать!
Молоды будущие учителя, молоды да горячи. Лину - тридцать один, самый зрелый, Автолику - почти тридцать, Кастору - тому вовсе двадцать пять сровнялось. Можно было и постарше сыскать - можно, да нельзя. Нашел Амфитрион именно тех, кого хотел найти. Упрям и зол Кастор, хитер и вынослив Автолик, Лин все Орфею его таланта простить не может, - сурово учить будут, многого потребуют от детей, не пожалеют по малолетству, послабленья не дадут.
Вот тогда, Олимпиец, поглядим - кто рассмеется последним! Все знают, что Алкид - твой сын; и лишь мы с тобой, грозный Дий, Зевс-Отец, Бронтей-громовник, знаем правду. Знаем; и оба будем молчать. Я - потому что дороги мне жизни детей и жены (да и своя небезразлична). Ты - потому что дороги тебе твоя честь и мужское достоинство. Да, я промолчу, Олимпиец, я проглочу все слова, которые хотел бы бросить тебе в лицо; Эльпистик уже заплатил за мой длинный язык крюком в собственном затылке хватит! Я промолчу. Я не буду улыбаться исподтишка в твоих храмах.
Но мы-то с тобой будем знать правду, Олимпиец, ночной вор!
К Данае ты явился золотым дождем, к Европе - быком, к Алкмене же ты пришел мною - значит, мой облик тебе пришелся впору! По плечу, по росту, по мерке... тесно не было, Громовержец?
И ты будешь вздрагивать, видя, что земной человек, смертный, сын смертного, делает то, что должен был совершать полубог, сын великого Зевса!
Да он и будет полубогом для всех, кроме нас с тобой...
Все свершится, все произойдет так, как ты хотел... только ты, Олимпиец, тут будешь ни при чем!
Ведь так? Ну ответь, ударь молнией, громыхни с ясного неба!
Тебе нужен герой, равный богам?
Ты его получишь.
И это будет единственная месть, которую я, Амфитрион Персеид, могу себе позволить.
9
Из-за очередного поворота дороги показались несколько глинобитных хижин с тростниковыми крышами - деревня. Ничего особенного в ней не было, во время походов Амфитрион повидал великое множество таких поселений - и с ликованием встречавших победителя, и угрюмо молчавших; и черных, сгоревших, с трупами на порогах бывших домов.
И вот таких, мирных, деловитых, похожих друг на друга, как близнецы, в своих ежедневных заботах.
В другой раз Амфитрион проехал бы мимо, не задерживаясь, но сейчас его внимание привлекла толпа людей на окраине деревни, с трех сторон обступившая что-то - видимо, местный алтарь, потому что над ним поднимался в небо густой, с копотью дым.
Амфитрион тронул за плечо возницу, и тот послушно придержал коней. Тогда Амфитрион выбрался из колесницы и направился к толпе, заодно разминая затекшие ноги.
На него никто не обратил особого внимания. Ну, остановился какой-то богатый путник, захотел почтить богов вместе со всеми или просто решил поглазеть - что с того?
- ...приношу эти тяжелые колосья, и плоды деревьев наших, и масло благоуханных олив - тебе, юный полубог, Безымянный Герой, Истребитель Чудовищ, сын державного Зевса и прекрасной Алкмены, твоей последней земной женщины, о Дий-Тучегонитель...
Амфитрион вздрогнул от неожиданности, но этого никто не заметил, а сам лавагет тут же привычно взял себя в руки, продолжая внимать седому высохшему жрецу, чье лицо напоминало вырезанную из дерева маску.
- ...прими жертву нашу, герой-младенец, прими то, что приносим мы тебе от чистого сердца, и пусть укрепится дух твой, и удесятерятся силы...
Жрец вещал что-то еще, но Амфитрион уже не слушал его.
Эти люди знали! Здесь, в отдаленной и глухой арголидской деревушке, люди знали, что у его жены родился сын от Зевса; его, Амфитриона, позор оборачивался для них надеждой на будущего героя, Истребителя Чудовищ, и эти забитые крестьяне уже приносили ребенку жертвы, видя в нем грядущего избавителя.