- Звали, звали ее как?! - чуть ли не выкрикнул Амфитрион под конец воспоминаний Килленца. - Ификл тебе сказал?
- Сказал, - растерянно ответил Лукавый. - А я забыл.
- Вспомни, Гермий, постарайся!
- Далась тебе эта старуха! Ну, шла себе из Фив на Киферон, родню, небось, проведать хотела... братьев, говорит, в детстве лечила, животики у них, проглотов, болели!.. еще Илифий от родильного ложа гоняла...
- Галинтиада! - резко выдохнул Амфитрион. - Галинтиада, дочь Пройта!
- Точно, Галинтиада! - обрадовался Гермий. - А... что?
- Пока ничего. Еще одно совпадение. Вот что мне интересно Галинтиада говаривала, что служит Гекате... скажи-ка, Гермий, вы знаете своих постоянных служителей?
- Конечно. Не всех, но многих.
- Тогда не откажи в любезности, спроси у Гекаты, что ей известно о жрице Галинтиаде, дочери Пройта из Фив?
Гермий как-то странно покосился на собеседника, но тем не менее кивнул.
- И еще, - продолжил лавагет. - Еще одна странность, о которой ты забыл...
- Какая?
- Почему Алкид не убил минийцев?
- Что ж тут странного? - недоуменно пожал плечами Гермий, в упор глядя на Амфитриона.
Седого, грузного смертного пятидесяти лет, с лицом, состоящим из впадин и складок шелушащейся кожи, со вздувшимися венами на волосатых голенях и коряво сросшимся бицепсом правой руки, некогда разрубленной чьим-то мечом.
- Если бы эти минийские ублюдки, - глаза Амфитриона на миг вспыхнули опаляющим пламенем, - оскорбили МОЕГО отца, Алкея из Микен, то я бы их убил! И, клянусь подмышками Афродиты, ни одна зараза никогда не узнала бы, почему послы Орхомена исчезли на Кифероне, так и не добравшись до Фив!
- Даже боги? - то ли в шутку, то ли всерьез спросил Лукавый.
Амфитрион не ответил.
Глаза его потухли, напрягшееся было тело обмякло - и Гермий вдруг ни с того ни с сего вспомнил, что именно сидящий пред ним человек двадцать лет тому назад внял мольбам измученного Креонта, чьи поля опустошала чудовищная Тевмесская лисица, от которой приходилось откупаться шестнадцатилетними юношами, ибо никто и никогда не мог настигнуть чудо-лису; именно Амфитрион-Изгнанник, на полгода исчезнув из Фив, неведомо какой ценой уговорил Кефала-охотника отдать ему своего чудо-пса, рожденного не от суки, от которого не могла уйти ни одна дичь - и, вернувшись к Креонту, натравил невозможное на невозможное.
Никому не встречались с тех пор преследователь и преследуемая. Поговаривали, что Зевс превратил обоих в камни - да только где те камни?..
И не любил Амфитрион, когда люди называли его работу подвигом.
7
Бурлит гордый Орхомен, пеной через край перехлестывает...
Возвращение искалеченных послов вызвало у минийцев взрыв негодования, по силе сравнимый разве что с извержением вулкана, под жерлом которого раздувает свой горн Гефест, бог-хромец. Наиболее горячие и пустые головы, а также родичи пострадавших, призывали немедленно выступить походом на Фивы, фиванцев истребить поголовно, а город разграбить и сжечь, развалины засыпав солью, дабы и чертополох не рос на месте, где стояли семивратные Фивы.
К чести орхоменского басилея Эргина, сына Климена, следует сказать, что его голова не была ни горячей, ни пустой. И Эргина мало трогали вопли и призывы, пусть даже его собственный племянник Прокл звался теперь Проклом-Одноруким и кричал громче всех.
Война неизбежна и даже в некотором роде полезна. Это правда. Но такое серьезное дело требует тщательной подготовки, опять же благословения богов и выяснения, что замышляет противник... не исключено также, что Фивы в последний момент струсят, подобно зарвавшемуся щенку, и опять согласятся на любые требования, выдвинутые Орхоменом, как это уже было однажды только сейчас им сотней коров в год не отделаться!
Жрец Арея после приношения воинственному Эниалию сообщил Эргину, что Арей благословляет доблестных орхоменцев на битву. "А чего еще можно ожидать от бога войны?" - про себя пожал плечами благоразумный Эргин; тем более, что другие боги упорно молчали, не отзываясь и игнорируя моления жрецов.
Бессмысленно дымились внутренности черного барана, полет птиц только сбивал с толку гадателей - и басилей, готовясь к войне, не спешил выступать.
Вскоре лазутчики принесли вести из Фив. Прорицатель Тиресий-слепец объявил во всеуслышание, что глашатаи дерзкого Орхомена оскорбили самого Громовержца, за что и были справедливо покараны Алкидом. Орхомен забурлил гораздо круче, Эргин-басилей еще раз пожал плечами - чего, собственно, ждать от Тиресия, уроженца Фив и местного патриота? - потом приказал объявить измышления слепца лживой фиванской пропагандой и продолжил неторопливо готовиться к войне.
Впрочем, Эргин лично допросил с пристрастием всех вернувшихся послов на предмет богохульных высказываний. Те клятвенно уверяли, что Зевс здесь абсолютно ни при чем, но при этом как-то странно отводили глаза в сторону. Так что в итоге Эргин отпустил калек, затем посовещался со своими полководцами (рыжебородым верзилой Фестиклеем и мрачным одноглазым Птерелаем по прозвищу Циклоп) и решил обождать с выступлением до конкретных действий со стороны противника.
Военачальники справедливо рассудили, что если фиванцы после всего еще и вторгнутся в земли Орхомена, то даже предположительно оскорбленный Зевс (не говоря уже о других олимпийцах) сочтет войну единственно возможным ответом; а во-вторых, северо-восточнее Орхомена, в пойменной долине у излучины бурноструйного Кефиса, тяжелые колесницы минийцев будут иметь явное преимущество перед многочисленной фиванской пехотой.
Опять же, к чему гнать лошадей в обход Киферона, если фиванцы сами явятся за своей смертью?
По предложению кривого Птерелая-Циклопа на Киферон был послан отряд из шести дюжин опытных воинов - истребить фиванских пастухов, угнать стада и захватить по возможности ублюдка Алкида, если тот по-прежнему околачивается на северных склонах.
Отряд ушел и не вернулся.
Эргину очень хотелось думать, что "ПОКА не вернулся".
А через неделю лазутчики донесли, что фиванская армия выступила на Орхомен.
Вскоре, пройдя вниз по течению Кефиса и сделав небольшой крюк у Восточного перевала (Эргин понимал, что это Амфитрион, скорее всего, подобрал своего проклятого отпрыска), фиванцы стали лагерем в южных предгорьях Киферона - как раз у входа в долину, намеченную Эргином и его лавагетами для решающего сражения.