Он уже не выл, не стонал, а так - слабо скулил.
До Алкмены внезапно дошло, КТО мог бы оказаться на месте нищего, не съешь он эту злополучную козлятину - и Алкмену, несмотря на полуденную жару, пробрал холод.
А до толстого продавца дошло, ЧЬИМ мясом отравился нищий - и толстяк поспешил исчезнуть, причем проделал это столь виртуозно, что незадачливому воришке следовало бы поучиться у него этому искусству.
- Лекаря! - словно очнувшись, крикнула Алкмена.
- Лекаря! - следом за ней заголосили рабыни.
- Лекаря! - нестройно подхватила толпа.
Вскоре к месту происшествия действительно протолкался лекарь сухонький, седенький старичок, напоминающий осенний одуванчик, если его для смеху нарядить в длиннополый гиматий и новенькие красные сандалии, явно только что купленные здесь же, на базаре.
При виде будущего пациента лекарь брезгливо скривился, но тем не менее склонился над отравленным, пощупал тонкое запястье, приложил ухо к груди, потом - руку ко лбу; поморщившись, принюхался к запаху изо рта.
- Плохо, - глубокомысленно заключил он.
- Выживет? - вырвалось у Алкмены.
Лекарь строго посмотрел на нее.
- Может, выживет, - сообщил он, потом подумал и добавил, - а может, и не выживет. Это еще у богов на коленях...
И собрался уходить.
- Я... - Алкмена тронула лекаря за локоть. - Я заплачу за лечение.
Лекарь собрался уходить гораздо медленнее.
Одна из рабынь что-то зашептала ему на ухо, тыча пальцем в свою хозяйку.
Лекарь совсем раздумал уходить.
- Ты и ты, - он указал на двух крепких мужчин с мозолистыми руками ремесленников, стоявших среди зевак. - Берите его и несите за мной. Она вам потом заплатит.
Ремесленники и не подумали ослушаться. Толпа расступилась, пропуская лекаря; следом указанные носильщики тащили отравленного, за ними двинулась Алкмена с рабынями, ну а за женщинами увязался десяток любопытствующих бездельников, каких хватает на любом базаре.
Шатер лекаря оказался неподалеку. У входа в него на циновке были разложены всякие снадобья, и худосочный подросток в грязной набедренной повязке - должно быть, ученик - толок в деревянной ступе весьма подозрительные коренья.
- Рвотное, - коротко приказал лекарь, пнув ученика в оттопыренный зад, и подросток, оставив ступу, поспешно исчез в шатре.
Лекарь махнул носильщикам - и все, кроме женщин и зевак, последовали за учеником. Видимо, в шатре был еще один выход, потому что вскоре с другой стороны шатра послышались отвратительные звуки - желудок воришки извергал несвежую козлятину, а заодно и все остальное, что в нем находилось. Судя по продолжительности звуков, нищий не голодал последние лет десять.
...После всего лекарь снова вышел к Алкмене.
- Выживет, - однозначно ответил он на немой вопрос. - Его червями кормить можно. Проваляется день-другой, и все.
- Я тебе что-то должна? - напрямик спросила Алкмена, уже успевшая расплатиться с носильщиками.
- А как же! - покладисто согласился лекарь, разглядывая носки своей замечательной обуви. - Велите прислать мне пару амфор с вином и мешок просяной муки. А еще лучше - два мешка. Заранее благодарю, госпожа.
И кивнув на прощание, скрылся в шатре.
Зеваки начали расходиться.
И никто не видел, как полумертвый оборванец, заботливо уложенный под навесом позади лекарского шатра, открыл глаза, быстро огляделся по сторонам, убедился, что рядом никого нет, проворно вскочил на ноги - и припустил по ближайшей улочке с такой резвостью, словно на его рваных сандалиях-крепидах вдруг выросли крылья...
6
Мужу Алкмена не сказала ничего - зато болтливость рабынь не имела предела.
В эту ночь Амфитрион был особенно ласков с женой, и после спал беспокойно, все время просыпаясь и касаясь Алкмены рукой - будто боялся, что она вот-вот исчезнет неведомо куда.
А утром велел отвести дух черных коров в храм Пеана, где и принести их в жертву богу-врачевателю и сестрам-Фармакидам; и еще одну корову - в храм Зевса Крониона.
Зачем Зевсу? На всякий случай...
Уж очень не нравились Амфитриону эти проклятые случаи, преследовавшие жену с той памятной ночи.
Эх, боги, боги... что для вас жизнь человеческая? Походя возвысите, походя растопчете - и неизвестно еще, что хуже...
Эта мысль терзала Амфитриона и в тот день, когда Алкмена в сопровождении здоровенного раба-эфиопа отправилась во дворец басилея Креонта, возвышавшийся в южной части Фив. Шла она, естественно, не к самому Креонту, а к его жене Навсикае - пухлой хохотушке совершенно не царственного (хотя и очень милого) вида. Как и их мужья, Алкмена и Навсикая почти сразу сдружились, и последняя нередко звала подругу в гости, особенно когда привозили новые ткани - Алкмена безошибочно определяла, какая из тканей больше подходит легкомысленной Навсикае, успевшей нарожать своему Креонту кучу девочек.
В подобном визите не было ничего особенного, как и в том, что женщины за болтовней и примерками засиделись допоздна, но сердце у Амфитриона в последние дни было не на месте, и, когда начало смеркаться, он не выдержал. Путь от его дома ко дворцу Креонта был один (если не блуждать по грязным переулкам, на что Алкмена вряд ли бы решилась), так что Амфитрион быстро собрался и вышел в сгущающиеся сумерки, намереваясь встретить жену.
И вскоре из-за очередного поворота до него донесся грубый смех, мужские голоса - и почти сразу же гневно-испуганный голос Алкмены:
- Что вы делаете?! Вы что, не понимаете, кто я?!
Амфитрион ускорил шаг и пожалел, что не взял с собой оружия.
Их было шестеро. И назвать их можно было кем угодно, но только не почтенными гражданами. "А хоть бы и почтенные..." - зло подумал Амфитрион, чуть не споткнувшись о труп раба-эфиопа с раскроенным черепом. Шагах в двадцати от него прижалась к забору Алкмена, а мужчины окружали ее, подбадривая друг друга скабрезными шуточками. Спешить им явно было некуда.
Немного поодаль стоял еще один - не столько высокий, сколько невероятно широкоплечий, уже немолодой, с курчавой седеющей бородой. Этот кутался в длинный плащ цвета морской волны, и как бы был вообще непричастен к происходящему.