Достроить, долюбить... отомстить!
Вот почему Харон-Перевозчик - родившееся старым дитя Эреба - не перевозит обратно; вот почему неусыпно стережет выход из Аида трехглавый и драконохвостый пес Кербер - именно ВЫХОД, а не ВХОД, ибо кто ж по доброй воле явится в царство мертвых, а явившись, сумеет в нем затеряться?
Всевидящ Владыка в Эребе.
Не для гостей нужен Кербер. Нужен для того, чтобы не бегали тени к свету, руководствуясь самыми благими намерениями, которыми известно куда дорога вымощена.
Сюда.
Но старая память жжет тени, как проглоченные угли, и в вечную муку превращается стремление, не находящее выхода.
Оттого и проводят души умерших мимо Белого Утеса Забвения, оттого и дают испить из Леты, чтобы покинула их память о прошлой жизни, чтобы бродили они во мгле, ни о чем не вспоминая, ни о чем не сожалея и никуда не стремясь.
Лишь жертвенная кровь может на некоторое время вернуть память теням; но неподкупен Харон, неумолим Кербер, и забывают о прошлом тени, вновь покорно бредут они во мглу...
Впрочем, сегодня Владыка впервые нарушил свой закон.
Чувствовал: понадобится ему Амфитрион-Изгнанник вместе со всей своей нелегкой судьбой.
Не знал лишь Аид - Когда, Как и Зачем.
Об этом надо было думать.
Что ж, думать Владыка привык. Думать долго, обстоятельно, не считая времени, которого у него было достаточно.
АНТИСТРОФА
- Радуйся, дядя! Я принес новости!
- Приятно слышать, малыш! Сам знаешь, меня Семья новостями не балует.
- Ну-ну, дядя, не прибедняйся! Когда тебе нужно, ты узнаешь все новости еще до того, как они случаются. Только последний скандальчик - это что-то особенное! Посейдон грандиозно роет под папу, и на этот раз Младшему не отвертеться!
- Не смеши меня, Гермий. С каких это пор твой отец обращает внимание на Среднего?
- А что ему остается, если сейчас на стороне Среднего и Мачехи Геры половина Семьи: и Артемида с чумазым Гефестом, и эта бестия Гестия, и даже твердолобый Аполлон, который раньше по причине природной тупости поддерживал папу в любых его начинаниях! Одна Афина кое-как держится...
- Интересно... ну не томи, поведай старому дяде о тайнах Семейных, в голосе Владыки крылась еле уловимая насмешка. - Кто на сей раз виноват?
Гермий сделал вид, что ничего не заметил, и продолжил:
- Старый камень преткновения, дядя! Алкид из Фив, Мусорщик-Одиночка, папочкина гордость!
- И что же он на этот раз натворил?
- Ничего! - выпалил Лукавый. - В том-то и дело, что ничего! За пять лет - ни-че-го-шеньки! В Иолке Арг-корабел судно заложил, все герои Эллады в Колхиду за Золотым Руном собрались; даже семнадцатилетний Тезей, Мусорщик Посейдона, с ними... Что там Тезей - из сыновей Среднего там и Эвфем, и Эргин; потом сыновья Борея Зет и Калаид, Мусорщики Диониса Фан со Стафилом, Авгий Гелиад, Ялмен и Аскалаф Ареады, Палемон Гефестид, Диоскуры, божественный Орфей, и мой Автолик, и...
- Стоп! - рявкнул Владыка. - Сколько их там всего?!
- Пятьдесят, дядя! Если не больше уже...
- Ну и нечего мне всех перечислять! Я тебе не тетка Мнемосина, богиня памяти! Толком говори!
- Так я ж толком и говорю - один Алкид не приехал! Ему и приглашение отсылали - даже ответить не удосужился! Он-то молчит, а Эллада о нем и подавно забыла. У всех на уме молодой трезенец Тезей, Посейдонов отпрыск! Наш пострел везде поспел - и Кроммионскую свинью зарезал, и великанов каких-то поубивал (интересно, где он их нашел?!) и разбойничков повывел, и девок кучу испортил...
- А Алкид в свои без малого двадцать три сиднем в Фивах сидит и носу оттуда не кажет! Ты это имеешь в виду, Лукавый?
- Вот именно, дядя! Семья шумит: что ж это за Мусорщик такой, что подвигов не совершает, войн не ведет, гор не сворачивает, ему уж и приглашения шлют, в ножки кланяются - глухо! В Фивах недорослей в палестре тренирует, богоравный наш! И все. Поговаривать начали, что не Алкид Мусорщик-Одиночка, а скорее Тезей из Трезен, Посейдонов сынок.
- А отсюда один шаг до другой мысли, - задумчиво проговорил Владыка. - У Среднего сын-Мусорщик - истинный герой, в отличие от сына-Мусорщика Младшего. Ослабел Зевс, истаскался - может, и править стоит не Младшему, а Среднему?
- Да, дядя. Вслух этого пока не говорят, но думают. Те, кто умеет думать. Значит, скоро заговорят - те, кто умеет говорить.
- Выходит, авторитет Младшего пошатнулся, и ему позарез надо, чтобы Алкид начал совершать подвиги в честь Отца-Олимпийца? Тебя это беспокоит, Лукавый?
- Не то чтобы беспокоит, но я решил, что ты должен знать. А беспокоит меня другое: у Алкида за эти пять лет не было ни одного приступа.
- Вот тут ты прав - очень уж похоже на затишье перед бурей. Да и Тартар в последнее время притих... не нашли ли Павшие новый выход из создавшегося положения? А, Гермий? Мы тут себе ждем прорыва, войны, грохота, а они...
- О чем ты, дядя?
- Все о том же. Я долго думал, Лукавый, я складывал мозаику и так, и эдак, я беседовал с тенями Мусорщиков, на время возвращая им память жертвенной кровью - и, кажется, кое-что понял.
- Что, Владыка?
- И мы, и Павшие, и титаны - бессмертны. Мы знаем это. Мы убеждены, что не способны убивать друг друга навсегда. Те, кого люди называют чудовищами - сродни нам. Но... Беллерофонт убил Химеру, а Персей - Медузу. Почему? Почему смертный Мусорщик смог уничтожить существо, уверенное в собственном бессмертии?! Ты когда-нибудь всерьез задумывался над этим, Гермий?
- Нет, дядя, - Лукавый был явно растерян.
- А зря. Младший видит в Мусорщиках новое оружие, Гера - объект для нападок, остальные - скаковых лошадей, иметь которых престижно, и на которых можно делать ставки; я же попытался понять, в чем их сила.
- И понял?
- Надеюсь, что так. Мусорщик, вступая в бой с чудовищем, вначале побеждает себя, свой страх смерти, ужас смертной плоти, которая хочет жить. И если это ему удается - тогда он вкладывает изгнанную смерть в свои удары, он заражает смертью бессмертного противника, как прикосновение к больному чумой заражает здорового человека; на какое-то мгновение смертный и бессмертный меняются местами! Мы не боимся смерти, но Мусорщик заставляет нас научиться этому, заставляет нас испугаться... и от такой мысли мне холодно, Лукавый!