Было трудно что-либо понять в этой суматохе, кроме того, что призрачные клубы дыма стелются над левым крылом дома, где располагалась детская половина. Визжали рабыни, три служанки хлопотали над бесчувственной Алкменой, ведра и кувшины с водой передавались из рук в руки, но при этом в эпицентр пожара никто особо не стремился, ограничиваясь суетой и криками. С улицы стекались разбуженные соседи, пытаясь задавать вопросы кому угодно, включая и самого Ификла - так что Ификлу пришлось послать двух-трех зевак к Харону, опустить Амфитриона в безопасном месте у забора и уцепить за край накидки какого-то словоохотливого бородача с пустым кувшином.
Амфитрион не слышал, что говорил его сыну бородач - он только видел, как Ификл страшно, нечеловечески побледнел, сорвал с человека его плотную шерстяную накидку, закутал ею голову, опрокинул на себя отобранное у кого-то ведро воды и кинулся в дом.
Как изнуренный зноем путник в прохладное озеро.
Бородач выразительно покрутил пальцем у виска и уселся рядом с Амфитрионом, привалившись спиной к забору.
- Если б не знал, что это младшенький, - возбужденно сообщил он, решил бы, что это Алкид-сумасброд. Везет тебе, Иолай, и на погребальный костер тратиться не надо...
Опустевшее ведро смаху шарахнуло несдержанного на язык бородача по скуле.
- Убью, мразь! - второй удар ведром лишь краем зацепил отскочившего шутника, тут же скрывшегося в толпе добровольных помощников.
Пытаясь встать, чтобы подойти к до сих пор не пришедшей в себя Алкмене - вспышка гнева сожгла все силы, которые еще оставались Амфитрион услышал изумленные крики, донесшиеся от левого крыла. Толпа расступилась - и дымящийся Ификл, словно лев, вцепившийся зубами в зарезанного вепря-секача, выволок наружу огромное тело ("Алкид!" - сразу понял Амфитрион) и, сдав брата на руки челяди, вновь нырнул в огонь.
Секунды пылали одна за другой, громоздясь пеплом минут - пока в дверях опять не показался шатающийся человек с обгорелой накидкой на голове, слепо идущий на толпу.
На руках он нес женщину, чьи ноги были сильно обожжены, а правая сторона лица представляла собой сплошной кровоподтек.
Женщина прижимала к себе полузадохнувшуюся годовалую девочку.
- Астеропея! - крикнул кто-то из толпы. - Астеропея с дочкой! А Мегара где? Сгорела?!
Крикуну принялись объяснять, что Мегары в доме нет, еще с вечера ушла к матери и там заночевала - но все объяснения прервал грохот рухнувшей крыши.
И Амфитрион зажмурился, представив как они все сейчас бредут в Аид: сероглазый Теримах, любимец Мегары, крепыш Деикоонт, трехлетний разбойник, очень похожий на Алкида, следом ковыляет впервые замолчавший Креонтиад, по обе стороны от которого неслышно движутся оба сына Ификла от Астеропеи...
И первым в этой сумрачной процессии почему-то шел он сам... нет, не он, а шестилетний Иолай, убитый дедом, посланным жить во второй раз.
Дети шли во мглу, подсвеченную багровыми сполохами.
Бывшие дети.
Тени.
...жертвы.
- Убийца! - прорезался отчаянный вопль, и очнувшийся Амфитрион стал оглядываться, пытаясь понять, что происходит.
Приведенная в чувство Астеропея - дочку уже успели забрать из ее окаменевших рук - просто упала на Алкида, сидевшего на земле и бессмысленно мотавшего головой, и ногтями вцепилась ему в лицо.
- Это он! - голосила истерзанная женщина, в которой невозможно было узнать прежнюю тихую и ласковую Астеропею. - Будь проклят, чудовище! Люди, я остановить его хотела - так разве ж его остановишь, быка бешеного!.. всех, всех убил, безумец проклятый, и костер зажег - люди, бейте его, бейте, во имя невинно погибших! Убийца! Мальчики, мальчики мои...
Все с тем же бессмысленным выражением на расцарапанном лице, Алкид вдруг встал и медленно пошел к воротам. Люди расступались перед ним, с испугом глядя на могучие, бессильно повисшие руки, словно ожидая увидеть на них следы детской крови; люди сторонились безумца, шепчась о проклятии богов и неизбежном возмездии.
- Кого Зевс хочет покарать, того он лишает разума, - бросил кто-то совсем рядом с Амфитрионом.
- Зевс? - с сомнением переспросил молодой женский голос. - Скорее уж Гера-мачеха... ой, какая теперь разница! Горе, горе-то горькое...
Алкид вышел со двора, и никто не последовал за ним.
А к утру пропал и Ификл.
10
Погода стояла божественно мерзкая.
Зевс-Громовержец ворочался спросонья, пытаясь натянуть на себя латаное-перелатанное одеяло неба, насквозь промокшее еще за час до рассвета; время от времени налетали пронизывающие порывы ветра, раздраженно сметая листву с зябнущих деревьев, задирая одежду редких прохожих, завывая в пустынных переулках словно вымерших Фив.
Один раз ветер зачем-то свернул на окраину, с воем пронесся между холмами, надавав пощечин обиженно шуршащим кустам - и замер в удивлении, забыв о врожденной ветрености и дурном настроении.
И то правда - ведь не каждый день встречаешь на пороге невесть откуда взявшейся хибары столь странную парочку: юношу в драной хламиде с капюшоном, из-под которой выглядывает край нарядного щегольского хитона, и угрюмого шестилетнего мальчишку, с головой завернувшегося в женский шерстяной пеплос (у матери отобрал, что ли?!) и сосредоточенно жующего лепешку с чесноком.
Перед юношей и мальчишкой стоял кувшин и два кубка.
Ветер принюхался, поморщившись (мешал запах чеснока), и с некоторым трудом определил, что в кувшине - вино. Причем, судя по силе аромата, не очень-то и разбавленное.
Затаив дыхание, ветер подкрался поближе и стал слушать.
- Кыш отсюда! - негромко сказал юноша в хламиде.
Ветер сделал вид, что не расслышал.
- Я кому сказал?! - прикрикнул юноша, плеснув вином в наветренную сторону. - Ты что, Эвр [юго-восточный ветер, брат Зефира, Нота и Борея], думаешь, я тебя не узнал? А ну дуй подальше!
Эвр - а это был именно он - разочарованно вздохнул и полетел прочь.
Ну а поскольку вокруг, кроме ветра, больше никого не было, значит, и удивляться было теперь некому и нечему.
- ...ну и что сказал Владыка? - две жилистые мальчишеские руки высунулись из-под пеплоса и, отложив лепешку, с некоторым усилием приподняли высокий кувшин, украшенный затейливым орнаментом.