— Алло! Брюлен у телефона.
Никто не ответил.
— Алло! Говорит Брюлен.
Я услышал чье-то дыхание на другом конце провода. Внезапно меня осенило: это же она! Я прошептал:
— Ману! Это ты?
Всеми нервами, всем телом я вслушивался в тишину. Теперь до меня не доносилось ни шороха. Лишь головокружительное ожидание пролегло между нами.
— Ману… Ману, прошу тебя… только не вешай трубку… Подожди… Видишь, я пытаюсь собраться с мыслями… Ману… Ману, любимая… Ты слушаешь? Между нами ничего не изменилось… Я люблю тебя, как прежде… Если ты не давала о себе знать, что же, значит, у тебя были на то причины… Я не хочу знать какие… Только вернись, Ману… Вечером… я жду тебя… у нас дома… Если бы ты только знала…
Звук положенной на рычаг трубки оглушил меня, словно взрыв. Я продолжал подыскивать слова, которые она уже не могла услышать. Исчезнувшее на миг пространство, разделявшее нас, возникло снова, отбросив ее далеко от меня… Куда?.. Остается это свидание, на которое она то ли согласилась, то ли отказалась прийти. Кто знает? Помедлив, я опустил трубку на рычаг. Сердце стучало так сильно, что я помассировал его большим пальцем, не в силах связать двух мыслей. Зачем она звонила? Я не дал ей и слова сказать… вел себя как последний дурак. А может, нас прервали? Может, она перезвонит?
Я прождал до самого вечера, вздрагивая от каждого звонка. Но звонили мне только по служебным делам. В шесть часов я пошел домой, от неизвестности чувствуя себя совершенно больным. На всякий случай я купил цветы, пирожные, бутылку шампанского, ее любимые сигареты и все устроил для праздника, на который она не придет. Я задремал у накрытого стола. Силы покинули меня. Около полуночи я очнулся от сна, ощутив голодные спазмы в желудке. Пирожные таяли в коробке. Я их съел. Лампа, висевшая рядом с диваном, осветила мои дрожащие руки.
Наступил новый день, еще более нескончаемый, чем вчерашний. Я ни на секунду не решался выйти из кабинета. Она непременно позвонит мне! Не может быть, чтобы не позвонила. В половине первого я все же решился пойти поесть. По дороге мне встретился знаковый, несколько месяцев назад опубликовавший у нас свой роман. Он предложил позавтракать с ним, и я согласился в надежде, что это поможет мне избавиться от наваждения. Но когда мои часы показали сорок пять минут третьего, я перестал прислушиваться к его словам. Накануне Ману позвонила мне около трех. Я не стерпел. Извинился и бегом вернулся в свой кабинет.
— Ивонна… Мне никто не звонил?
— Нет, — сказала Ивонна. — Но вам принесли письмо.
— Где оно?
— У вас на бюваре.
Я прикрыл за собой дверь, чтобы остаться одному, и взял конверт, на котором было напечатано мое имя. Внутри, судя по виду, было много листков. Ману предпочла мне написать. Наконец-то я обо всем узнаю. Я вскрыл конверт ножом для разрезания бумаг и извлек оттуда пачку банкнотов. Больше там ничего не было. Я пересчитал деньги. Как раз та сумма, которую я выплатил Ману в счет ее гонорара. Я бросился в холл, где швейцар читал газету за своей застекленной конторкой.
— Клеман, это вы положили мне на стол письмо?
— Да, мсье.
— Кто вам его вручил?
— Никто. Я нашел его в ящике, когда вернулся после перерыва.
Значит, чтобы принести мне эти деньги, Ману выбрала время, когда, как она знала, в издательстве не было ни души. Это несомненно означало, что между нами все кончено. Что же, я сам умолял ее подать мне какой-нибудь знак, и вот получил больше, чем просил. Поступок Ману говорил сам за себя. Хорошо еще, что она не расплатилась со мной чеком, как с каким-нибудь поставщиком! Взявшись было за дверную ручку, я вдруг застыл на месте. В самом деле, почему она не прислала чек?.. Потому что не хотела — вернее, не могла — указать свое настоящее имя. Иначе разве она решилась бы прийти сюда сама? Столько предосторожностей с самого начала… псевдоним, почтовый ящик и вот теперь это письмо… Я присел в кресло, забыв даже убрать деньги… На это можно было бы возразить, что ведь она все-таки пригласила меня к себе домой… Да, но я так долго просил ее об этом, и она дождалась последней минуты, когда дом уже был закрыт. Но, возможно, я и на сей раз совершенно превратно истолковываю те знаки, которые она мне подает. Что, если она, напротив, хотела, чтобы я узнал всю правду? Ну нет! Ей стоило только позвонить мне, признаться во всем. Какого черта, ведь никто же за ней не следил!.. Господи, да откуда мне знать? Мне было стыдно за самого себя. Я придирался к пустякам, цеплялся за дурацкие выдумки, вместо того чтобы честно признать свое поражение. Старик, она тебя больше не любит. Ты уязвлен, унижен. Боишься сознаться, что тебе дали отставку? По-твоему, только мужчина может порвать с женщиной, но не наоборот?..