Не в силах совладать с собой, она вдруг обвила мою шею руками, порывисто, словно счастливая девочка, слегка коснулась губами виска. Я прижал ее к себе. Она тут же высвободилась.
— Нет, — сказала она. — Нет, Пьер.
И поставила будду на этажерку.
— Возьмите его, — повторил я. — Прошу вас.
Уже тогда я боялся ее потерять. У меня было предчувствие, что она навсегда останется для меня маленьким пугливым зверьком, который соглашается подойти поближе, только если чувствует у себя за спиной открытое окно. В тот день она сразу ушла и не позволила мне себя проводить. Но на следующий день она стала… я чуть не написал «моей любовницей». Нет. Она стала моей женой. Я попросил ее выйти за меня замуж.
— Если бы я могла, Пьер! — произнесла она, обводя пальцем мои губы.
— Мсье Брюлен, вас к телефону.
Это был Аман, телефонист из местных. Жаллю тоже встал.
— Может, это меня?
Мы вместе бросились к телефону. Жаллю схватил трубку. Он выглядел как в свои самые скверные дни: серые глаза смотрели безо всякого выражения.
— Алло! Это Жаллю… А, это вы, Клер?[4]
Сжавшись от боли, я отступил назад.
— Извините.
Через приоткрытую дверь я не отрываясь смотрел ему в спину и представлял себе Клер в маленьком особняке в Нейи, в гостиной с зачехленной мебелью, говорившую по телефону с тем самым сдержанным, скучающим, утомленным видом, который постоянно был у нее перед отъездом.
— Нет, — говорил Жаллю, — я ничего не получил… Верно, придет со следующей почтой… Когда пожелаете… Я так и думал, что она долго не протянет, бедняжка. Лейкемия в ее возрасте… Все же постарайтесь не переутомляться… У нас все в порядке… Да… Переговоры? Как всегда, немного затянулись, но все уладится.
Тем временем я прилежно набивал табаком трубку, делая вид, будто настолько поглощен этим занятием, что не замечаю своей нескромности.
— Да, у меня хороший помощник… Спасибо, это очень любезно, но у нас все есть… Погодите, я сейчас у него спрошу.
Жаллю обернулся и подозвал меня. Я сперва сделал вид, что не слышу, потом подошел к нему не торопясь, все так же занятый своей трубкой.
— Мсье Брюлен, жена спрашивает, что вам привезти из Парижа?
Он чуть было не захватил меня врасплох. Радость оглушила меня, как удар кулака, и жаркая волна залила мне лицо, будто хлынувшая из раны кровь. Надо было ответить хоть что-нибудь, не раздумывая.
— Ручку, — сказал я. — Моя что-то барахлит.
Мне даже не пришло в голову его поблагодарить. Я перестал прислушиваться к разговору. Она меня любит по-прежнему. Скоро мы увидимся. Значит, тогда, в Орли, она не улетела с нами, потому что, как и сказал Жаллю, ее старая тетка умирала от лейкемии, а вовсе не потому, что она в последнюю минуту передумала, не захотела ехать со мной. Выходит, мои опасения были напрасны? Я уже ни в чем не был уверен. У меня так тряслись руки, что я прекратил раскуривать трубку, поднялся к себе и бросился на свою узкую, как в казарме или дортуаре лицея, кровать, еще пахнущую краской.
Ману! Как я мог поверить, будто она не захотела ехать! Я только сам все испортил, выдергивая из памяти отдельные слова, выражения, паузы в разговоре, которые, если их сопоставить, могли навести на мысль о какой-то измене. Что за нелепая страсть истолковывать, «переводить» чужие помыслы?
«Все-то тебе надо понять!» — упрекала меня иной раз Ману, когда я, обхватив ладонями ее лицо, вглядывался в него и шептал: «Кто ты?» Этот вопрос я задавал себе без конца. Конечно, я видел, что в ней есть что-то детское. Но Ману была также присуща какая-то тайна, выходившая за пределы обычной для женщины загадочности.
Как это объяснить? Как только за ней закрывалась дверь, я уже ни в чем не мог быть уверен. Ману превращалась в отвлеченную идею, в нечто абстрактное. Первое время — примерно недели три — я даже не знал, ни как ее зовут, ни где она живет. Я был у нее дома только один раз, уже под конец. Отдаваясь мне, Ману не раскрывала своих тайн. Да я почти и не задавал вопросов. Слишком я был очарован, слишком влюблен. Мне было довольно ее присутствия. Лишь бы я мог держать ее в своих объятиях — только это и было для меня подлинным. Я не желал знать ни о ее привязанностях, ни о ее прошлом, ни о любовных связях. Ману принадлежала мне одному. Я сам ее выдумал. К тому же она была моей находкой, моим открытием — и ничто не могло сравниться с этим счастьем. Слова, которые она произносила перед уходом — а наши расставания всегда были мучительными, — переворачивали мне душу: «Ну вот, теперь снова мертвая полоса!»
4
Настоящее имя героини, Клер, по-французски означает «светлая». Ману — уменьшительное от псевдонима «Эммануэль».