Он сделал шаг. А мне некуда отступать - только если по кровати. Заметив это, Дима уверенно подошел и силком усадил меня на кровать, я дрожала так, словно меня слегка подбрасывало что-то внутри. Он немного потряс меня за плечи, наверное, пытаясь успокоить, но это только усилило панику внутри меня - я хотела бежать, спрятаться, исчезнуть, умереть, только не снова боль и насилие, только не снова, только не снова...
Дима вдруг дал мне пощечину, несильно, но ощутимо, я уставилась на него и словно вернулась в реальность.
- Катюш, успокойся, пожалуйста.
«Сколько раз он уже произнес мое имя, зачем оно ему, зачем?! Пусть оставит его в покое!» - пронеслось в моей голове.
- Я просто выну крючок и обработаю рану, я не буду тебя бить или насиловать, просто выну крючок, - он говорил негромко, очень четко проговаривая слова.
Я стиснула челюсти - вдруг дрожь стихла, навалилась усталость, внутри стало пусто... «В конце концов, - подумала я про себя, - он своих жертв добивает, а значит, я не останусь опять жить, переживая кошмары снова и снова... я наконец-то умру...»
Я глубоко вздохнула и кивнула, Дима сел рядом и аккуратно осмотрел место, где торчал крючок.
- Надо бы ее снять, - сказал он, намекая на футболку.
«Конечно, снять, как же без этого-то...» - тут же в моей голове.
Он легко разорвал свою же футболку на мне и стянул ее остатки, посмотрел на рану - с нее тончайшей струйкой сбежала капля крови и, словно передумав на полпути, застыла...
Дима причмокнул губами - я глянула на него и заметила на его лице раскаяние, но не поверила ему: если любишь человека, никогда не причинишь боль... физическую... Обидеть можно - потому что душа, она у всех разная, и для кого-то что-то кажется обидным, а для кого-то это же нет, а третьих тоже самое просто развеселит - тут нет стандартов... А тело - все мы знаем, что причинит боль, а что нет. Воткнуть крючок в тело - это больно, кем ты не был... И он понимал, что он делал, он понимал, что причинит мне боль - может секунда, может доля секунды, но он понимал... и, там, в своей голове - он согласился с этим, не воспротивился этому, не опустил руку...
Дима внимательно осмотрел крючок и глубоко вздохнул.
- Крючок не насквозь прошел, - сказал он, - его вытаскивать больнее, там бородка, лучше протолкнуть. Погоди, я сейчас принесу инструменты, мы откусим его ушко и вынем его. Хорошо? - он посмотрел на меня и вроде собрался встать, но передумал, взял меня за подбородок, очень нежно, почти бережно, и посмотрел мне в глаза.
- Хорошо? Ты, главное, сиди и не дергай его сама, хорошо?
Я кивнула.
- Я скоро, - он встал и вышел.
Я сидела и успокаивала себя: хотелось выдернуть крючок, закрыть дверь, подпереть ее тумбой, вылезти в окно и бежать, пусть прямо в лес... бежать... бежать... Но я знала - Дима прав: вытянуть крючок не даст зазубрина на острой его части, а протолкнуть - довольно толстое ушко, вернее, конечно, все это можно сделать, но это будет весьма и весьма больно...
Дима вернулся быстро, кусачками аккуратно отломал торчащее ушко, обработал срез антисептиком и замер, на его лице я ясно прочитала нежелание продолжать...
- Я сама. Спасибо.
- Нет, погоди. Я просто... - он поймал мой взгляд, - я не хочу причинять тебе боль, но будет больно, - произнес он это очень тихо и вопросительно кивнул, я кивнула в ответ.
Он снова еще раз кивнул, облизал губы и стал проталкивать крючок - было больно, и эта боль вдруг открыла двери всему... Всему, что было снова и снова... - воспоминания топили меня, топили безвозвратно, возвращая всю ту боль, ощущение слабости и ненависть... Я сидела, изо всех сил стиснув челюсти и кулаки, - я не буду кричать или плакать - ни слезинки! ни слезинки! ни слезинки! - я обещала себе... Но на глаза предательски набежали слезы, обожгли их и встали пеленой...
Справился Дима довольно быстро, отложил крючок, тут же намочил бинт и приложил к ране, а потом вдруг обнял меня, прижав мою голову к своей груди.
- Все, все. Прости. Не плачь, пожалуйста, - он гладил меня по голове, как ребенка, но... я не плакала...
И почему всегда говорят - не плачь... Слезы - это лишь побочный продукт внутренней боли, это как тепло от огня, и призыв «не плачь» очень напоминает попытку потушить пожар открыв холодильник...
- Уйди, - попросила я, - пожалуйста. Уйди от меня, уйди...
Дима попытался что-то сказать, но передумал, забрал все, кроме намоченного лекарством бинта, и вышел. Я опустила голову к коленям, меня душили немые крики, они выкручивали все внутри, вырываясь, - «по моему дому», и этот крючок... - и все вдруг разом потеряло смысл... разом... все: он, его тайны, его жизнь - это его жизнь, его дом, он не хочет меня впускать... я ему не нужна... не нужна... Было обидно. Было по-настоящему больно.