И вдруг во мне взыграла такая ярость, она тут же разлилась, как яд по крови, молниеносно и беспощадно - я ощутила такую злость на него, хотя мне он ничего не сделал, я даже не была с ним знакома... Но... его никто не насиловал, он может любить, у него есть семья, он может быть отцом, у него уже есть дети - вот они: поверни, сука, свою голову и вот они - твои дети... но он... Такие, как он, лишили меня всего этого, лишили покоя, лишили нормальных снов... а сами сидят и беззастенчиво плюют на то, что имеют...
И я уже специально и с удовольствием открыла клетку, я выпустила черноту в кровь...
Я поймала взгляд парня и улыбнулась, а он... начал показывать мне пальцами телефон, а я кивала и записывала, а потом позвонила ему. Да - я оставила двух детей без отца... И мне даже не пришлось спать с ним, чтобы возненавидеть его - это получилось как-то самой собой... и совесть меня не мучила... И уж совсем не мучила она меня, когда попадались далеко не отцы семейства...
Не мучила ровно десять раз... десять не очень глубоких поперечных шрамов на моем бедре...
Интересно, а в линиях на моих руках - есть эти десять?..
Следующий день я просидела все также в камере, Мясник ко мне не заглядывал - завтрак, как и ужин вчера, он принес только моей соседке. «Что же он перестанет кормить меня и оставит умирать от голода?» - недоумевала и злилась я. Гнев внутри рос просто с невероятной скоростью, плотина воспоминаний сорвалась, усиленно подпитывая черноту... И первыми пришли воспоминания о тех трех днях, каждая их минута, каждый акт насилия, каждый удар, каждый пинок, каждый шрам, каждое обидное слово...
...После тех трех дней я больше месяца лежала в больнице... долго лежала...
Помню первые дни я совсем не говорила, не хотелось, да и собранная врачами переломанная челюсть была вся в железках и бинтах, было больно... и я только плакала, казалось, даже во сне... Но это хоть немного облегчало боль внутри.
Но... Ровно на пятый день, отец вошел в мою палату не один как всегда, а... с мачехой... Я ощутила внутри такой острый приступ злости, негодования и обиды, что стало по-настоящему больно, словно кто-то начал избивать мое сердце изнутри, стало аж трудно дышать - это было предательство со стороны отца! Самое настоящее предательство - все те три дня мачеха знала, где я... но... и тут она...
Отец поздоровался, чмокнул меня в лоб, сел рядышком, начал говорить что-то банальное, пытаясь меня отвлечь, а я не могла сдержать слез, хотя обычно при отце у меня получалось не плакать. Слезы текли просто одна за одной... И тут мачеха, сидевшая рядом с отцом, встала, провела рукой по его плечу, успокаивая, - он сам чуть не плакал, его голос то и дело начинал дрожать... а потом она вытащила из сумки платочек, подошла ко мне и... начала аккуратно вытирать мои слезы... Я смотрела на нее... а внутри меня - словно спазм невероятной силы... исключительной боли... это внутри срастались физическая и душевная боль, они объединялись, становились чем-то единым, я уже не могла понять, что это болит: сломанная челюсть или ком от слез в горле - все стало едино... сконцентрировано... слишком... а потом, словно от перенапряжения, от переизбытка, все это в раз переродилось в зло, дикое, инстинктивное, первородное...
И слезы тогда высохли, и я обещала себе: больше ни слезинки! ни слезинки! ни слезинки им! - только смерть!
Странно, но мачеха не добила меня в больнице и... даже не пыталась... а зря...
После больницы, в бинтах и шрамах, я вернулась домой. Я почти не разговаривала, очень мало... На душе было очень муторно, непонятно, зло-яростно и в тоже время болезненно-уязвимо - я как раненный зверь - мне было больно, мне нужна была помощь, но я огрызалась, не подпускала, злилась...
Хуже всего было ощущение от предательства, предательства самого родного - отца: мачеха, тут, с нами, словно она и не виновата... Неужели он не понимает, насколько она виновата?!... Но сама я ничего не говорила - он должен был!!! почувствовать, выяснить, он должен был найти их всех... всех причастных... и убить!
Он предал!
Внутри меня рождалось такое чувство боли, странной боли, - боли ненужности себя, боли разочарования, разочарования бездонного, бескрайнего, до ненависти... Я вдруг ощутила, как доверяла ему - как все это время я безоговорочно доверяла своему отцу, настолько, что была беспомощна, я не училась защищать себя - он обещал это делать, обещал все детство, обещал... иногда вслух, иногда поступками... обещал!
А теперь предал...
Прошло почти два года... и я узнала, что дело не заводили, что эти четверо просто переехали... Но... «Плевать на ментов, депутатов и прочих, почему отец не ищет их? Неужели он не хочет отомстить за меня?» - я не понимала этого.