- Почему ты их не ищешь? - однажды все же решилась я спросить, я произнесла это тихо, словно от того, что я произнесу это шепотом воспоминания не проснутся тут же, отец сидел со мной на кухне, мачеха где-то в доме. Я была уверена - если бы он любил меня, то он бы из-под земли достал бы тех четверых, вынул бы их из ада, если бы они сдохли уже... - Почему?
- Принцесса моя, - отец подошел, обнял меня, - поверь, их накажет жизнь... почему ты вдруг заговорила об этом? - он чуть отстранился и заглянул мне в глаза, но я не ответила, и он продолжил, - сейчас мне надо поберечь тебя, меня, Полиночку и... - он запнулся, как-то напрягся, - отец Артема «убедительно попросил», сама знаешь... А сейчас... уж столько времени прошло... Полиночка беременна, нам никак нельзя сейчас рисковать... понимаешь.... Все позади, если тебе что-то нужно, ты только скажи. Может хочешь съездить куда-нибудь, отдохнуть?
«Полиночка беременна... нам никак нельзя...» - мой мозг повторял отдельные словосочетания из его ответа... так ярко... Да эта мачеха всего шесть месяцев как беременна, что мешало раньше?!
Я посмотрела на отца и поняла: это не мой отец... это не отец... он - мне не отец... он - предатель... Но я кивнула и поднялась в свою комнату, слез не было, в душе пустота, такая бездонная, бескрайняя, жестокая.
Я села на кровать... я чувствовала, как внутри что-то сгущается, растет, заполняет меня всю, мысли окрашиваются в кровавый цвет, каждая последующая картинка все более жестокая, все более злая... и тут я ощутила в себе это яростное желание увидеть боль, чужую боль, самую настоящую боль, боль, которой нет равных... боль, после которой уже нет ничего... Я глубоко вдохнула, в голове, словно отдаленно, обрывками слова отца «Полиночка беременна, нам никак нельзя, все позади...»
Я вынула из-под подушки нож, тот самый, который положила туда после Пашеньких приставаний, и посмотрела на его лезвие - и вдруг представила, четко, ясно, ярко, как эта холодная, блестящая сталь режет тело предателя, как мягкое мясо легко расступается под острым лезвием, как нож приникает в сердце, как из ран течет кровь, теплая, вязкая...
Предателей не прощают!
Я встала, крепко сжимая нож в руке... Именно тогда я впервые ощутила эту жажду... Это было ни просто желание его смерти, это была потребность, настолько сильная в моей душе, что она была почти физической - она причиняла настоящий, физиологический дискомфорт - хотелось рвать свою кожу на груди в куски, вырывать свое сердце, потому что внутри все словно чесалось, зудело, требовало его боли, его крови, его смерти! Мое сердце забилось быстрее, разгоняя кровь, вены на висках раздулись, я чувствовала, как пульсирует в них кровь... И с этим потоком крови: «Убить! Убить! Убить!» Внутри меня разгорался пожар - не потушить нельзя!
Я спрятала нож за спину и направилась на кухню.
Я думала только о том, как нож войдет между ребер отца, как ему станет трудно дышать, как тогда мне, когда кровь от разбитой губы, прикушенного языка и выбитых зубов попадала в горло и невозможно было выплюнуть ее - не давала сломанная челюсть, которая болела просто адски... разбитый нос тоже не позволял толком вздохнуть... и я почти задыхалась, почти захлебывалась... и я уже почти видела свою смерть...
Теперь я увижу его смерть, его глаза, непременно его глаза, глаза, осознающие абсолютный конец... Я увижу его страх, я поймаю его последний вздох, последний взгляд, и последнее, что он увидит - ненависть в моих глазах: ненависть! ненависть! ненависть! - столько ненависти, что невозможно вынести, она рвала меня изнутри...
Я спустилась, услышала на кухне голоса и вошла: отец что-то резал, стоя спиной ко мне, рядом с ним стояла мачеха и что-то рассказывала. Я замерла, секунда-две, я глубоко вздохнула и сделала шаг вперед, еще шаг и снова замерла... Еще два шага - стоп - чтобы было пространство сделать еще шаг-другой для размаха, чтобы вогнать нож как можно глубже. Я пристально смотрела на спину отца, такую беззащитную сейчас, но краем глаза заметила, как опасливо замерла мачеха. Я перевела взгляд на нее - она застыла с открытым ртом, глядя на меня, - я видела в ее глазах неподдельный ужас. Но она меня не интересовала...
- Предателей не прощают, - негромко произнесла я и снова уставилась на спину отца.
Говорить было сложно, я еле сдерживала желание закричать и яростно набросить на отца сейчас же, и втыкать нож в его спину раз за разом, раз за разом, чтобы его кровь брызгала на мое лицо, чтобы он подыхал, подыхал, как собака, - было почти нестерпимо, приходилось изо всех сил стискивать челюсти, было почти больно оттого, что я сдерживаю себя... Но мне нужно было увидеть его глаза, посмотреть в них - он должен осознать мою боль, мою ненависть, он должен увидеть их... Мачеха тронула отца за руку и тот повернулся... и остолбенел... В его глазах скользнули страх и боль...