Внутри все сдавило еще жестче - этого не вернуть, никогда! этого не будет снова, не будет его улыбки, то как он ругался на меня, и его привычки пить коньяк, не будет спокойствия, которое он мне дарил, и уюта, и чувства защищенности от его близости, его заботы... Я вдруг пожалела о том, что я... может быть, можно было бы, не напугай я его...
Меня захватывали и сминали волны отчаянья и боли, казалось разрывая сердце изнутри, какие-то внутренние спазмы душили и отступали... я плакала, а слез не было, я кричала, а крика не было... словно и внутри - там, где слезные железы, там, где рождается голос, тоже все сдавило, пересохло, больно...
Дождь стих, я обтерла мокрое лицо Димы от дождя и прислонилась губами к его губам... - но уже ничего не вернуть - я снова одна - внутри стало просто нестерпимо... и тут... из моих глаз вдруг ручьями потекли слезы, они хлынули разом, они вырывали что-то из моей души, с корнем, с безмолвными стонами, с колючими спазмами в груди... Я сжимала кулаки, что есть силы, ногти впивались в ладони до боли, до крови - хотелось рвать кожу на себе, чтобы физическая боль хоть немного заглушила то, что внутри - я жалела, жалела - надо было дать ему третий шанс, четвертый, пятый... - пусть бы лучше он убил меня, он меня...
Я начала бить кулаками по земле, по его окровавленному телу, но... - ничего уже не менялось... ничего...
Через несколько минут я чуть успокоилась, снова посмотрела на лицо Димы, последний раз взглянула в его серо-голубые глаза, которые стеклянно и так привычно равнодушно смотрели в небо...
- Прости, Дим, и ты меня... - прошептала я ему тихо и закрыла его глаза, и снова заплакала, но уже тихо - я сидела, смотрела вперед, а слезы катились по щекам, одна за одной, одна за одной... внутри все скомкано, измято и, как в пыли, в сожалении...
- Прости! - я прокричала это что есть силы, задрав голову вверх, может, Дима все-таки услышит...
И снова легла рядом с ним, положила голову ему на плечо и прижалась, хотелось спрятаться в его объятиях, как тогда на веранде, но он не обнимал уже... не обнимал...
И я вдруг принялась рассказывать - ему, сейчас - все, что приходило в голову: как я убивала Алексея, как встретила Сашу, как уехала мама, как я в первый раз залезла в его кабинет, нашла глобус и бестолково вертела его в своих руках, как волновалась, когда он не приехал тогда на ночь... - все... а по моим глазам все также текли слезы, соленые, теплые, мои... Сколько я так пролежала, говоря с Димой, пусть и мертвым, - не знаю... Потом я уже просто лежала и напевала - мне казалось, ему нравилось, как я напеваю...
Вдруг раздался лай собак - я вздрогнула... «Волки же так не лают?» - пронеслось в моей голове, я села и огляделась, потом медленно встала, прижалась к дереву, крепко сжав в руке нож.
Вскоре я увидела собаку - овчарку с ошейником, она приблизилась ко мне, залаяла, но держалась на расстоянии, а потом появился человек в форме, он отозвал пса и посмотрел на меня - с жалостью, с каким-то стыдом...
- Девушка, все хорошо? - сначала вроде спросил он, а потом уже повторил утвердительно, - девушка, все хорошо, - и подбадривающе улыбнулся.
А потом он взглянул на тело Димы, поморщился и снова посмотрел на меня. Я стояла в майке и трусах, в крови, в порезах, в слезах, и дрожала... Мужчина в форме подошел, взял меня за плечи, еще раз повторил, что все хорошо. «Лицемер! Да откуда ты ж знаешь?! - что все хорошо?.. Я убила человека - человека, который убил за меня, научил меня кататься на велосипеде, довел до оргазма и не смог убить... который, по сути, и умер... для меня...» Я посмотрела на тело Димы, его большое сильное тело, и ясно осознала: если бы он хотел, он бы скрутил меня с легкостью, еще там на кухне, он бы убил меня тысячу раз потом... убил бы голыми руками... если бы хотел... он не хотел... он не хотел убивать меня... но он предал меня... я не могла по-другому... предателей не прощают...
Полицейский аккуратно вынул нож из моей руки, снял свою куртку и накинул ее мне на плечи, и поднял рацию к своему лицу.
- Тут девушка и этот, - он сделал акцент на слове «этот», скривил гримасу в брезгливости и омерзении, а я с сарказмом хмыкнула, но про себя, и потрепала успокоившего пса за ухом...
Вскоре подошел еще человек в форме и увел меня в дом, усадил в гостиной... Я оглядывалась, пытаясь оставить в памяти как можно больше деталей этого дома, ставшего мне таким родным, а воспоминания так и сыпались, словно в беспорядке сложенные вещи из забитого доверху шкафа: как я сидела здесь в гостиной, как читала книжки, и там на веранде, и наши завтраки, и его кофе...