Был вечер, суббота, отец был дома, не на работе, я подошла и села на диван рядом с ним, отец посмотрел на меня, в его взгляде забота, теплота, беспокойство, он нежно и словно виновато улыбнулся мне, я ответила ему тоже сдержанной улыбкой и опустила голову ему на плечо, он приобнял меня, и мы начали смотреть телевизор.
- Это было ужасно, - произнесла я, вот так, без начала разговора, как бы вдруг. - Они пускали меня по кругу, словно, словно... Они...
Я замолчала, потому что захотелось заплакать: на глаза выступили слезы, спазм сдавил горло до боли - но я сдержалась... Отец выключил телевизор и обнял меня.
- Маленький, не плачь, все позади, я рядом.
Отец посмотрел на меня, а я хотела выговориться, мне было это нужно.
- А Пашенька все смеялся и пинал меня, и бутылки это он...
Отец тут же отвел взгляд, посмотрел куда-то поверх меня, стиснул зубы, я заметила выражение боли на его лице...
- Было так больно... - и я снова замолчала.
Через минутку я опять попыталась начать говорить, и так несколько раз, но... я начинала общими фразами и никак не решалась копнуть чуть глубже, уйти от того, что отец очевидно знал, от тех же врачей, следователей, психологов, к тому, что было только в моих воспоминаниях... А отец повторял и повторял, что все позади, он словно бы и не давал мне начать рассказывать...
Тут в зал вошла мачеха, как я недавно узнала, она была беременна.
- Костя, что-то болит, - сказала она, взявшись за живот.
Отец нежно поцеловал меня в лоб и тут же встал.
- Что болит? Может в больницу? - его голос дрогнул, а я ощутила такую пустоту тогда, во мне разлилась такая боль... потому что я вдруг ощутила, что мои проблемы ему не интересны, теперь... они не на первом месте...
- Давай, сейчас же едем, - услышала я слова отца, а потом он подошел ко мне... - Маленький, все позади уже, не надо это вспоминать, - он говорил это спокойным тоном, глядя мне прямо в глаза, положив руки на мои плечи...
И они уехали... Отец одного не учел - не вспоминать это невозможно - эти воспоминания сами приходили ко мне: перед сном, во сне, с утра после того, как я проснусь, когда я раздеваюсь, когда одеваюсь, когда слышу мужской смех, когда вижу ухмылки, когда вижу нескольких мужчин, когда вижу одного мужчину... - всегда, везде, они словно стали моей второй реальностью...
Я очнулась словно ото сна и посмотрела на Мясника, он не торопил, он все также сидел и смотрел на меня. Он смотрел спокойно, уверенно, без холода и равнодушия, а, главное, без банального любопытства и жалости, и этот его взгляд, и эта минутка нашего с ним единения, и выпитый коньяк вдруг как-то успокоили меня и придали внутренней уверенности. Я посмотрела на свои руки и глубоко вздохнула.
- Это было ужасно, - наконец произнесла я, и мельком взглянула на Мясника - в нем ничего не изменилось - он смотрел все также спокойно и уверенно, с явным пониманием того, что он сейчас услышит...
И я... я начала рассказывать, и я не стеснялась подробностей, - я рассказывала все... рассказывала со всей той грязью, что была там... Я листала эти воспоминания, как фотоальбом... изображения вдруг стали сухими, обветренными, надоевшими, я перелистывала их один за одним, главное - чтобы эти картинки, вдруг застывшие и почерневшие, не успели ожить...
Мне очень помогало то, что Мясник не выражал явных эмоций - на его лице не появлялась жалость, или брезгливость от излишних подробностей, или осуждение того, что я так детально рассказываю, он не вздыхал, не кивал, не говорил лишнего, ничего не говорил, просто слушал. Однако его лицо не было абсолютно бесстрастным - не знаю, он смотрел как-то тепло, как-то участливо, иногда я замечала сочувствие в его глазах, но он быстро прятал его, видя, как я тут же замолкаю... и я продолжала вновь...
- Вот, - закончила я минут через тридцать и посмотрела в окно, на свое отражение в стекле.
Мясник молчал, подождал немного и придвинул ко мне бокал с коньяком, я заметила это краем глаза, повернулась и выпила, коньяк обжог горло, я зажала рот рукой, выдохнула и уставилась в стол.
Мне было стыдно посмотреть на него - но почему стыдно?! Я не знаю. Я даже немного пожалела, что рассказала все - надо было просто, в общих чертах. На душе стало муторно, скованно.
Мясник шумно вздохнул, откинулся на спинку стула, все также молча и глядя на меня, я чувствовала его взгляд, но поднять глаза... я стыдилась.
- Жаль, что они мертвы, - вдруг произнес он.
Я тут же уставилась на него, горло словно кто-то сжал внутри, глаза обожгли слезы... - неужели после всего, что я... неужели он считает, что они не заслужили смерти?!
- Надо было убивать их три дня, - заключил Мясник, и мне так захотелось заплакать, а слез привычно уже не было, я грустно хмыкнула и уткнулась лицом в ладони.