Я так и стояла, замерев у двери, а внутри, как живые, ужасы моих снов - минута за минутой, час за часом - те дни, и хочется кричать, хочется плакать, а нет слез, и криков нет...
Я очнулась как-то вдруг, дыхание и сердцебиение участилось, ладошки вспотели, я потерла тыльной стороной руки лоб, словно пытаясь стереть или хоть немного развеять набежавшие воспоминания, и опять прошла к крану, умылась, сделала пару глотков и вернулась на кровать.
Я лежала и разглядывала поднятую вверх ладонь, линии на ней - говорят, что эти линии что-то значат, что они могут рассказать о будущем... Интересно, а если бы я тогда, лет в пятнадцать, пошла к хироманту, он бы смог мне предсказать, что меня ждет где-то через год? А если смог бы, можно ли было этого избежать? Могло ли быть все по-другому? Линии же уже нарисованы... Я грустно хмыкнула - а это: эта камера, этот человек в маске - это есть на моей руке?..
Я лежала и размышляла обо всем на свете, хотя упорно пыталась заставить себя подумать о плане побега, но я совсем не хотела обдумывать побег... Думать, как бороться за свою жизнь? Да я и сама лет в семнадцать думала покончить с собой. Я не боялась самой смерти, я до смерти боялась боли... я мечтала умереть незаметно, безболезненно, во сне - вот так раз, заснул и все: все эти давящая мысли ушли, воспоминания стерты, они погребены вместе с твоим телом в этом мире, а душа... душа наконец свободна, она летит, дальше, выше...
Я села и прислушалась, потому что снова уловила едва различимые звуки шагов - толстая, металлическая дверь очень нехотя пропускала звуки извне - открылось окно и на полочке снова возникли тарелка с едой, бокал, а рядом с ним таблетка. Маньяк заглянул в окошко, я увидела его лицо, вернее маску, на этот раз он ненадолго задержал взгляд на мне, он словно приглядывался, пытаясь угадать: не задумала ли я чего? Но я ничего не задумывала, я... Он закрыл окошко и ушел.
В этот раз была та же перловка с тушенкой, что и вчера, и жареное яйцо. Я внимательно посмотрела в тарелку - это набор чем-то напоминал холостяцкую еду, и мне в голову вдруг пришла догадка, с которой я сразу и уверенно согласилась, - он кормит меня ровно тем, что ест сам. Странно...
Я с удовольствием поела, потому есть очень хотелось, сполоснула посуду под краником, выпила таблетку, надеясь, что это снотворное и мне удастся поспать, и легла. Я лежала и смотрела на дверь, надеясь дождаться и увидеть, как он заберет посуду и...
«Посуда!» - снова вдруг осенило меня. И почему я не додумала эту мысль в первый раз - посуда-то, действительно, не металлическая, какую бы разумно держать для заложников, чтобы они не могли разбить ее и сделать из осколков оружие, и какую обычно держат в тюрьмах, ни пластиковая, ни еще какая-нибудь а-ля «не убий ближнего», не знаю... а обычная, какая у всех у нас дома, на дачах: совершенно стандартная глубокая тарелка, бокал с ручкой... с цветочками на боку... «То есть, - заключила я про себя, - он не держит заложников долго. Навряд ли он кормит меня из исключительной посуды, получается, даже если в эту камеру он и сажал кого-то, то ненадолго, совсем ненадолго, без кормежки... Даже не на день... или он их не кормил?.. Почему же он держит меня уже вторые, получается, сутки? И кормит? Зачем?» К сожалению, все варианты ответов на мой последний вопрос, которые приходили мне в голову, не предвещали для меня ничего хорошего.
И очень скоро пришла мысль о том, что острым осколком от разбитого бокала или тарелки можно не только поранить его, но и порезать вены себе, и умереть не так больно... умереть, не заглядывая прямиком в глаза смерти... А ведь тогда... я и вправду должна была умереть, что спасло меня - случайность, провидение или наказание, не знаю?
...Мне было шестнадцать. Пашеньку, который приходился сыном моей мачехи и которого отец раз и навсегда выгнал из нашего дома, я не видела уже довольно долго. До той злополучной пятницы... Отец был еще в командировке, мачеха укатила пару часов назад в неизвестном направлении, я была в доме одна, однако мне не было страшно - на въезде в поселок, где мы жили, была охрана и камеры, да и было у нас всегда спокойно...
Я сидела на кухне и читала книгу, попивая свежесваренный какао, и не сразу услышала, что мачеха вернулась. Она вошла на кухню, а за ней следом Пашенька, они несли сумки. Я напряглась - Пашенька не зря был выгнан из дома, на то были причины...
- Привет, - поздоровалась мачеха, я кивнула.
- Приветик, принцессочка, - передразнил Пашенька то, как отец называл меня, подойдя ко мне практически вплотную и произнеся это мне прямо в лицо, на меня пахнуло перегаром.
Я отвернулась и попыталась встать, чтобы уйти, но он не дал мне этого сделать, удержав за плечи, я посмотрела на мачеху в надежде, что она отзовет своего сыночка, но та, хмыкнув, открыла холодильник и достала бутылку коньяка.