— Квач, дурилка такая, что ты делаешь?! — это тоже Мари. Она подбегает к Квачу, падает на колени… пес вскакивает, отряхивается и с довольным лаем начинает лизать ей лицо. Ну конечно, пытается лаять и лизать одновременно, отчего ни то, ни другое как следует не выходит.
— Придурок, — сердито говорит Мари, вскакивает, неловко отряхивает штаны от снега. Квач жалобно скулит, пытается заглянуть ей в лицо, тыкается носом в ноги… не может понять, в чем дело. Ведь он всего только унюхал что-то интересное… ну, может, замерзшую улитку под снегом, или еще что. Съел — штука оказалась вкусная — а потом решил немного поваляться. Снег ведь такой смешной, отчего не поваляться? Хозяйка, ну за что ты сердишься, а, хозяйка?..
Уинри закрывает окно и идет чистить зубы. Все. Динамическая сцена окончена.
Тем не менее, тревога никак не давала ей покоя. Даже утренняя сцена не перевела ее в разряд обыкновенных дурацких предчувствий. Наоборот, усилила. Ладно, сегодня было дурацкое совпадение… а завтра?..
Причиной тревоги был, без сомнения, кошмар. А причиной кошмара были впечатления предыдущего дня. Они с Мари наконец-то принялись разбирать вещи Альфонса. Точнее, решилась Уинри. Мари с ней просто не спорила.
Вещей у Альфонса было не слишком много — и он, и Эдвард выработали привычку обходиться минимумом, — а вот бумаг… полная картонная коробка под кроватью и три ящика стола. На дне одной из коробок Уинри с удивлением обнаружила пыльную, пожелтевшую от времени тетрадь. На простой серой обложке был нарисован шариковой ручкой знакомый рисунок: стрекоза, порхающая над кувшинками.
— Красиво, — сказала Мари, осторожно погладив обложку. — Неужели Ал это сам нарисовал?
— Нет, конечно, — сухо ответила Уинри. — Это моя тетрадка. Стрекозу моя подруга Милли нарисовала, у нее здорово получалось… Во время Северной войны она умерла в эвакуации от болезни. Интересно, что эта тетрадка здесь делает?.. — Уинри открыла тетрадь, и испустила возмущенный вопль. — Нет, ну конечно же!
— Что? — испуганно спросила Мари.
— Нет, ты только погляди, — Уинри явно сердилась. — Это же то самое упражнение по английскому на четыре страницы! Я все выходные за ним просидела, а в понедельник не смогла найти и не сдала! И мне поставили двойку, а меня поставили в угол… бабушка поставила! Неужели Ал его утащил?.. Зачем?! Я бы еще могла понять, если бы Эдвард напакостил… Да и то, он бы обязательно сознался, когда меня наказали!
Разъяренная, Уинри торопливо пролистала тетрадку… Вчиталась. Выражение ее лица вдруг изменилось. Какое-то время она помолчала, шелестя пожелтевшими страницами.
— А, — сказала она. — Понятно. На, — она сунула тетрадку Мари. — Думаю, из здесь присутствующих только тебе можно это читать. Нам с Эдвардом Ал никогда не позволял.
Мари только непонимающе смотрела на подругу.
— Это его дневник, — пояснила Уинри. — Он время от времени начинал его вести. Нам с Эдвардом никогда не показывал, пару раз они даже из-за этого дрались. Но, думаю, тебе можно.
— Не думаю, — решительно возразила Мари. — Он ведь не разрешал.
— Не дури. Твоему ребенку обязательно нужно будет это прочесть, когда немного подрастет.
— Вот пусть он и прочтет, — Мари отложила тетрадку в сторону. — Или она. А я не буду. Мало ли, что Ал там писал?..
— Вот именно, — с нажимом произнесла Уинри. — Поэтому мне кажется, что тебе стоит хотя бы проглядеть.
Мари задумалась. Потом приподняла бровь.
— Надеешься, что я тебе расскажу?.. А вот ни за что!
Уинри состроила гордое и обиженное выражение лица:
— А вот и не хотелось! — сказала она самым «детским» голосом, на который была способна.
Обе улыбнулись.
— Знаешь, — произнесла Уинри серьезным тоном, — я даже не уверена, что теперь нам с Эдом нельзя их смотреть. Мне кажется, теперь Ал бы разрешил… но… — она пожала плечами. — В общем, решай сама. Если надумаешь — остальные тетрадки в нижнем ящике стола. По-моему, их там довольно много… ну, штуки четыре точно есть. И толстые, в отличие от этой. А я пойду, доделаю протез для сына Одри Бентон.
— Это над которым ты ругалась?..
— Сама подумай, как я могу не ругаться?.. протез двух пальцев, безымянного и мизинца — у них же связанная мускулатура! Да еще с таким строением ладони, как у него… я вообще не могу понять, как его натуральные пальцы там помещались!
Уже выходя из комнаты, Уинри добавила:
— Но все-таки расскажи мне, если он написал, где он нашел мою тетрадку!
Наверное, Мари все-таки стала читать… по крайней мере, Уинри так решила, потому что в ту ночь, засидевшись допоздна над протезом для Майкла Бентона (вот еще одна причина для кошмаров: спать надо нормально!), Мари, поднимаясь из мастерской в спальню, заметила полоску света, проступающую из-под дверей комнаты Альфонса. Дверь была приоткрыта, и Уинри заглянула в щель. Она увидела Мари, которая слегка покачивалась на стуле, стоящим за письменным столом. Ее руки безвольно свисали по обеим сторонам спинки. Бумаги и тетрадки, которые женщины так и не разобрали, были разбросаны по ковру, на них лежало пятно света от настольной лампы. Вдруг Мари, видно, спохватившись, перестала качаться, взяла со стола лежащую перед ней тетрадку и начала ее медленно перелистывать.
Уинри отошла от двери и направилась в свою спальню. Думала, что долго будет лежать без сна, но заснула сразу. Зато приснилась всякая дрянь.
Все-таки рано она взялась вспоминать Ала. Рано. Еще слишком больно.
Так вот, тем утром за завтраком Уинри поняла, что была права. Мари действительно читала всю ночь: выглядела она, несмотря на раннюю освежающую прогулку, не слишком выспавшейся. И дело не в волнениях из-за Квача: девушка явственно позевывала и терла слипающиеся глаза. Уинри не стала спрашивать ее, что она вычитала, хотя язык чесался. Сама Мари разговор тоже не поддерживала, слушая веселую болтовню девочек. Сара и Триша взахлеб рассказывали, как продвигается их подготовка к рождественскому вечеру в школе. Триша размахивала руками, яростно жестикулировала и расписывала, как хороша Сара в костюме принцессы и как она здорово сыграет. Сара время от времени, когда ей удавалось вклиниться в поток речи Триши, вставляла что-нибудь о процессе изготовления декораций или о том, как всем классом уговаривали Пита, что ничего страшного, если он на сцене признается Трише в любви и даже поцелует ей руку — мол, все понимают, что это не по-настоящему.
— Мальчишки такие глупые, — сказала Триша, сморщив носик.
Мари не смогла удержаться от улыбки.
— Не говори так, — укорила Сара сестру. — Они не глупые. Они просто другие.
— Действительно, — согласилась Уинри. — Это очень некрасиво, когда женщина говорит так. Это сразу показывает ее ограниченность и неспособность достичь взаимопонимания.
— Но Уинри, я помню, что ты тоже говорила так, — заметила Мари шепотом, наклонившись к Уинри.
— Когда? — удивилась та.
— Ну, или не совсем так… возможно, вместо «мальчишки» ты сказала «мужчины»…
— Не помню, — смущенно буркнула ее собеседница и уткнулась в газету, которая до этого просто лежала на углу стола рядом с ней: газету принес почтальон, Мари забрала ее с крыльца, когда гуляла, и положила на угол стола.
— Кстати, тетя Мари, как тебе снег? — спросила Нина. — Нравится?.. Здесь горы рядом, поэтому снег иногда держится долго, и выпадает часто. Один раз целую неделю пролежал, а потом, когда растаял, через два дня, опять выпал! Представляешь?
— Здорово, — согласилась Мари. — В Столице снег тоже редко выпадает. А когда я жила в Кото-Вер, там и вовсе снега зимой почти не было. Но в Нэшвилле, где я раньше работала, там, говорят, снег почти всю зиму лежит не сходя.