Убивать людей в форме в порядке вещей — они знали, на что шли. Тяжело, но это можно пережить, сцепив зубы, — пережили же они с мамой смерть отца. Можно убивать преступников — этих-то тем более. Но убивать тех, кто не способен сопротивляться?.. Тех, у кого даже нет разума понять, за что его убивают? Это все равно, что убить маленького ребенка!
Покупатель в мясной лавке ничем не отличается от мясника.
Элисия никогда не ела мясо.
Отвернувшись от шуб (серебристая ангорка!.. а-ах!..), девушка краем глаза заметила роскошную черную косу и черноволосый же затылок. Элисия тут же обернулась: кто это ходит по такому морозу без головного убора?.. Иностранец, как она?.. (сама Элисия в первый приезд сюда зимой сделала такую ошибку, за что и поплатилась: волосы потеряли блеск и начали выпадать). И… да это девочка! Маленькая совсем!
Девочка стояла к Элисии спиной и рассматривала соседний прилавок с шубами. На ней была совсем легонькая меховая куртка, которую Элисия сочла бы подходящей к зиме в Столице, но не в Драхме, легонькие даже на вид брючки и тупоносые ботинки вместо теплых сапог. Роскошная коса, которую Элисия заметила первой, спускалась ниже колен. Наверное, при высоте здешних сугробов, хвостик постоянно оказывается в снегу.
Девочка обернулась от прилавка, и Элисия едва не выронила тюльпан. Это же… Гнев! То есть Том! Ничуточки не изменился.
— Том! — Элисия торопливо шагнула вперед, боясь, что вот сейчас потеряет мальчика в толчее. — Том, эй, ты меня узнал?!
Тут Элисия сообразила, что кричит на драхманском — вколоченная выучка оказалась сильнее радости. А ведь Том может и не знать драхманского…
Но он знал. Потому что остановился.
Мальчик не двинулся с места и даже не обернулся, пока она не подошла, а когда подошла, мрачно глянул на нее снизу вверх и констатировал:
— Элисия.
— Ну да! — Элисия широко улыбнулась. — Боже, как я рада! Сколько ж мы не виделись?
— Три года, — пожал плечами Том.
— Послушай, ты торопишься? У меня есть еще часа два, может быть, пойдем где-нибудь посидим? Я тут знаю неплохое кафе неподалеку, там подают та-акие пирожные…
— Пирожные меня не интересуют, — отрезал он довольно холодно. Но тут же добавил. — А как там с кофе?
— Сортов пятнадцать наберется. Пошли?
— С условием. Я угощаю.
— Идет!
Бывают жестокие девушки, которые издеваются над поклонниками. Элисия себя никогда к таковым не причисляла. Однако был один юноша… высокий, с огневым взглядом темно-карих глаз, с обаятельной усмешкой… Вот он не желал понимать простого человеческого отказа. Пришлось выкручиваться. «Выйду за тебя, когда станешь героем», — сказала Элисия.
На том и разошлись.
С тех пор от огневого юноши — ни слуху ни духу. От однокурсника Элисия узнала, что он сейчас где-то во Втором отделе… ага, заграничные операции, как же.
Когда-то она сама мечтала стать бравым спецагентом… языки зачем-то учила, набивала голову кучей прочих малопригодных в обычной жизни сведений. Единоборства, опять же, стрельба «из всех видов оружия», водительские права и разряд по спортивной гимнастике. И что теперь? Работает секретарем. Правда, у самого Эдварда Элрика. «Братца Эда», как она его звала в детстве.
— Жалеешь? — спросил Том, щурясь.
— Нет, — Элисия покачала головой, опуская ложечку в мороженое. Есть мороженое в такую погоду — тоже драхманская привычка. Но в отличие от прочих, она Элисии скорее нравилась, чем нет. Мороженое — оно в любую погоду вещь. К тому же, в кафе было тепло, почти жарко. — Ни капли.
— Вижу, — сказал Том.
— А ты как?
— Что как? — пожатие плечами. Взгляд мальчика-гомункулуса был устремлен в сторону стойки, где на полированной поверхности лениво толкались бледно-желтые, как выцветшие, блики зимнего солнца.
— Ну… чем занимаешься. Что планируешь.
— Работаю с отцом в лавке. Привычно. Планирую… какие у меня могут быть планы? День кончился — хорошо.
— Ты о чем? — таких нот мрачности и обреченности в голосе Гнева Элисия давно не помнила. Казалось, чуть-чуть отклонится в сторону пафоса — и получится рисовка, показуха. Качнется в строну мрачности — будет апатия. А так, на грани апатии и показухи, выходит нечто странное. Искренность?..
— Гомункулусы живы до тех пор, пока их подпитывает энергия философских камней. Понятия не имею, сколько во мне этих самых камней и насколько их хватит. Честно, — Гнев сделал глоток кофе и поморщился. — Нет, все-таки переборщили с гвоздикой.
Элисия хихикнула.
— Ты чего? — Том вскинул на нее глаза почти обиженно. — Я сказал что-то смешное?
— Просто ты слишком хорошенький. Ла-апочка… трагический тон — не твое.
— Блин, скажи мне кто другой — я бы обиделся, — буркнул он.
— Ты же знаешь: если ты умрешь раньше меня, я буду очень грустить и даже разревусь. Если я умру раньше тебя, мне приятно думать, что ты тоже будешь грустить и хотя бы придешь на мою могилу, — Элисия улыбнулась. — Так делают люди. Это все очень печально, но так устроена жизнь.
Том взглянул на нее со странным выражением — Элисия решила, что это была растерянность. Некоторое время никто из них ничего не произносил.
— Ты — это нечто, — сказал наконец Том. — Как ты умудряешься каждый раз вышибать меня из колеи?
— Потому что это неправильная колея, — махнула рукой Элисия. — Из правильной тебя было бы не вытащить грузовиком. И вообще, кто знает, сколько живут гомункулусы? Может, ты еще всех нас переживешь!
— Еще как переживу, — Том снова схватил чашку с кофе. — Просто из вредности.
— Другое дело!
…Бывают такие мужчины, которые ни в какую не замечают, что девушки в них влюблены. Ни предусмотрительность, ни забота, ни верность не способны пробить скорлупу их концентрации на Самой Важной Проблеме Сегодняшнего Дня.
Впрочем, бывают мужчины, которые еще и предпочитают ничего не замечать — например, потому что, у них есть любимые жены, чудесные дети, и они просто не хотят обижать воспылавших к ним страстью молодых особ.
А бывают и девушки, которые никогда, ни за что, даже под страхом смерти не покажут своей любви. Вот такие, как Элисия Хьюз, например.
— Ты по каким делам здесь? — спросила Элисия. — Послушай, что они сюда положили?.. Все никак не могу понять… клубника — не клубника…
— Да так, — Том дернул плечом, показывая всю несерьезность свалившихся на него дел. — Скончался один из деловых партнеров отца, надо было разобраться с бумагами.
— О? — Элисия насмешливо сощурилась. — Тебя принимают всерьез?
— Не сразу, — в тон ей хмыкнул Том. — Но когда надо — принимают. Потом, мой паспорт ты видела.
Элисия зачерпнула ложечкой немного мороженого и протянула Тому.
— Ну-ка, попробуй и скажи, что они сюда засунули! Может, хоть ты поймешь?..
— Нет! — Том отшатнулся от безобидной ложечки, как будто она была начинена динамитом.
— Не хочешь, как хочешь, — Элисия пожала плечами, и сунула означенную ложечку в рот. — Хотя вообще глупость делаешь. Ну, если тебе не нравится мороженое, мог бы хоть пирожное заказать. Там были такие симпатичные, с вишнями…
Том молчал.
— Сейчас я начну вести себя, как Изуми-сенсей! — пригрозила Элисия. — Я-то знаю, что ты на самом деле любишь сладости!
— Нет, как Изуми не будешь, — буркнул Том. — У тебя кишка тонка стукнуть меня головой об стол.
— Предположим. Но наорать могу. А ну-ка немедленно заказал свой любимый шоколадный пудинг! Я же видела, как ты на него пялился.
Том сердито на нее зыркнул, но промолчал.
— Сейчас сама закажу, — Элисия встала из-за стола. — И только попробуй убежать, пока я хожу!
— С одним условием.
— Да? — Элисия остановилась.
— Ты мне расскажешь, по какому делу сюда приехала.
— Ладно. Я и так собиралась. Что могу — расскажу. Только учти, тебе придется сразу же все забыть.
Она пошла к прилавку. Светлые кольца кос над ушами прыгали в такт шагам, как солнечные зайчики.