Эдвард прищурился.
— Хотя бы как охрана Элисии. Сомневаюсь, что у тебя тут много штатных людей.
Брови Эдварда чуть приподнялись.
— Мои боевые навыки ты должен помнить. А я… я просто посижу в машине. Ничего лишнего я не увижу. Я не в курсе никаких секретов.
Тут Том врал: он был в курсе всей ситуации, сложившейся вокруг Жозефины Варди, ее помощников в Дхарме, высокопоставленных и не очень, и вообще… По крайней мере, насчет той части сведений, которые собирал сам. Не знала как раз Элисия, и для нее приходилось выстраивать камуфляж.
— Когда я отказывался прокатить детей на машине? — ухмыльнулся Эдвард.
«Прибью поганца!» — Том чуть было не бросился вперед. Сдержался: потому что Элисия прижала к губам меховую рукавичку, скрывая смешок. В глазах ее плясали веселые искорки, но веселье не было обидным.
А даже если бы и было…
Том давно понял: на Элисию он не мог обижаться. Совсем не мог. Даже если она просто была рядом, любая обида уходила, стекала как с гуся вода.
Небольшая легковушка, которую Эдвард Элрик снимал на прокат, въехала на холм, с которого дорога спускалась в Долину Нищих. Собственно, сама Долина оказалась внизу, как на ладони: неширокое пространство, окруженное со всех сторон пологими холмами. С одной стороны, правда, долина спускалась к морю — насуплено-холодному, мрачному в это время года. Совсем рядом с городом — и десяти километров не отъехали. А на холмах, небось, по весне цветет та самая горная сирень. И горная вишня тоже где-то рядом. Подцветает.
Дураку ясно, что Долиной Нищих это место прозывалось в насмешку. Селились, здесь, говорят, век назад быстро разбогатевшие в горниле промышленной революции… Город с тех пор почти не приблизился: Гита, столица Драхмы, не росла в этом направлении. Прежние нувориши успели заматереть, женить сыновей и внуков на представительницах знати прежней и поотдавать дочек замуж за их же братьев и племянников… короче говоря, пустить корни в здешнюю мерзлую землю. И Долина Нищих стала респектабельнейшим местом.
Вот и особняк нынешнего Второго Товарища Управителя Ведомства Внешних Сношений (завернули как, завернули!.. Ну точно… сношаются, и внешне, и внутренне, и по-всякому… на наши деньги просто: заместитель министра иностранных дел) располагался именно здесь. Правда, пару месяцев назад Товарищу Министра вдруг ни с того ни с сего вздумалось его продать (правда, за кругленькую сумму) некой организации, известной как Братья Утренней Звезды.
Два дня назад, когда Эдвард Элрик и Том Кертис встретились на детской площадке на окраине Гиты, они уже успели поговорить об этом.
— Слишком явно, — произнес Эдвард, темнея лицом. — Какого черта… что, посторонний какой дом не могли им предоставить?.. Подстава, явная подстава.
— Да? — хмыкнул Том, бывший Гнев, дернув щекой. — А почему сам начальник Особого Отдела, Эдвард Элрик, рискуя шеей и конспирацией, едет в условно дружественную державу, участвуя в каком-то рутинном расследовании? Не подстава ли?
Эдвард смолчал. Он мог бы сказать: «У меня свои причины!» Он мог бы сказать: «Это не рутинное расследование! Убит мой заместитель, черт побери!» Он смолчал. Потому что знал: Тому наверняка есть, что сказать еще. Быть может, у местного МИДа тоже есть свои причины.
А у кого их нет?
На площадке играли дети: катались на ледяной горке. В одиночку, парами, тройками, «паровозиком». Весело смеялись, валялись в снегу, отряхивались от снега… Кто знает, может быть, родители этих детей жгли Ризенбург… а потом их убивали наступающие войска Мустанга? Может быть, сами эти мальчики и девочки, когда вырастут…
Какая разница?.. Прошлое остается в прошлом, будущее еще не наступило, а настоящее оглушительно смеется, радуясь солнечному деньку.
— Будешь смеяться, но, мне кажется, на сей раз это просто подстава со стороны мадам Варди. Или мадемуазель? — Том хмыкнул. — Сия особа, кажется, пытается запутать в свою кашу всех, кого можно и кого нельзя. Драхманское управление внешних сношений вовсе не поддерживает этих… двойников Союза Рассвета. Братков.
— Однако поддержка из Драхмы была, — покачал головой Эдвард. — Вертолет…
— Что? — Том нахмурился.
— Та летающая штуковина с винтом, которая упоминалась в отчете. Секретная разработка Драхмы. Оказывается, у Роя под сукном уже лежала пара донесений от разведчиков, и даже пару КБ он озадачил, а меня об их существовании в известность не поставил. Забыл, говорит. Умник! — буквально выплюнул Эдвард.
— Вертолет… — Том словно бы попробовал слово на вкус. — Я бы назвал: винтокрыл. Красивее звучит. Ну ладно. Так вот, похоже, под нашего общего друга Гарениша роет Управление по делам Народопроцветания.
Управление по делам Народопроцветания — это было, по меркам Аместрис, что-то вроде Министерства Образования, Здравоохранения и Труда, слитых воедино. Чушь собачья, короче говоря. Но у них работает, каким-то образом. По крайней мере, система управления Драхмы последний раз реформировалась семьдесят три года назад, а система Аместрис… ох, не надо по больному.
— Откуда такие выводы? Это в отчетах, которые мне передала резидентура Разведуправления…
— Можно подумать, ты с разведуправлением первый год работаешь! Они скорее удавятся, а конкурирующей фирме лишней буквы не выдадут!.. А то, что я говорю, это вообще никакой не секрет. Хватает и того, что я местные журналы да газеты скупаю и читаю регулярно. Хоть систему формирования исполнительной власти в Драхме, еще помнишь?
— Как не помнить, — Эдвард поморщился, как будто он бы скорее зубную боль терпел, чем означенную систему вспоминал. — Мажоритарно-пропорциональная…
— Ага, ага, она самая, — Том кивнул. — Сколько процентов голосов партия получила — столько их представителей в парламенте. И столько мест в исполнительной власти они имеют право потребовать от премьера.
— Мне всегда было интересно, как они делят проценты министров, — сухо заметил Эдвард.
Том оценил черный юмор. Заодно и напоминание: не повторяй то, что я и так знаю, не держи совсем уж за идиота.
— Так вот, сопоставь… На нынешних выборах Братки выиграли шестнадцать процентов голосов в парламент.
Эдвард хмыкнул. Это он тоже когда-то принял к сведению, но успел благополучно выпустить из головы. Да, в первый момент хочется заорать «Мало!» — но прикусите язык, почтеннейшие! Идиоту понятно, что для Аместрис шестнадцать процентов — нет ничего, потому что до сих пор всего три партии худо-бедно существуют, да и то, если «зеленых» присчитать. А в Драхме, где партий не три, а скорее уж тридцать три — и никто точно не считает?..
— Шестнадцать, — повторил Том. — А у правящих ныне либералов — тридцать шесть. Понял?
— Силу набрали… — пробормотал Эдвард, глядя в окно. Взгляд его был отсутствующим.
— Ну, они постарше наших будут, — фыркнул Гнев. — Наши эсеры — что! Так, филиал. И, кстати, более радикальные. Эти, Братки, поспокойнее будут. Ну там, социалисты, конечно, но без крайностей. И за расовую чистоту не в полный голос ратуют, в отличие от наших.
— У наших после Ишвара была благодатная почва, — бросил Эдвард. — Люди привыкли.
Он сделал небольшую паузу и спросил:
— Так что, хочешь сказать, что Управитель по Делам Народопроцветания — из братков?
— Из них. Достопочтенный Питрих. Не сталкивался с фамилией?
— Увы мне. Помню только силовиков.
— Зря.
— Я ж не разведка.
— Оправдываешься, Стальной.
— Оправдываюсь, — вздохнул Эдвард. — Плохо оправдываюсь. Ладно. И что?
— У Питриха с Первым Товарищем Управителя Внешних Сношений давно грызня. На идейной почве. Еще как вместе депутатствовали. Газеты лет десять назад только и пестрили их полемикой: молодые, горячие… в общем, Питрих это. Чую. Его уши торчат. Уверен, что это он через подставных лиц купил известный тебе особняк и предложил его нашей общей знакомой.
Тут Том хитрил — пропускал смысл слов через сито круглых, общепринятых фраз. Жозефина Варди вовсе не была его знакомой. Но надо же как-то дать понять, о ком идет речь! Имена он и раньше упоминать не любил, а с тех пор, как стал выполнять для Особого Отдела аналитическую работу, и вовсе разучился.