Только блѣдность ихъ лицъ, выраженіе страданія и ужаса въ ихъ глазахъ выдавали ихъ душевное состояніе.
Другіе уже «старые», обстрѣлянные, не разъ видавшіе боевые виды, партизаны не обращали на пролитую кровь ни малѣйшаго вниманія и свободно шагали среди убитыхъ и раненыхъ.
«Какой же я — воинъ? А еще обрекъ себя на раны и смерть, — съ упавшимъ сердцемъ спрашивалъ себя Юрочка. — Я — трусъ, презрѣнный трусъ, а они, — думаль онъ о безпечныхъ, «старыхъ» партизанахъ, — настоящіе воины, герои, ничего не боятся».
Самолюбивый и застѣнчивый, Юрочка рѣшилъ ни за что не выдавать своей трусости и постараться во всемъ походить на своихъ храбрыхъ соратниковъ.
Въ тотъ же день вечеромъ онъ впервые увидѣлъ есаула Чернецова, неожиданно откуда-то на паровозѣ примчавшагося къ эшелону.
На первый взглядъ Юрочка ничего особеннаго не нашелъ въ этомъ молодомъ, щеголевато-одѣтомъ офицерѣ, слава о подвигахъ котораго съ молніеносной быстротой прокатилась по Дону и далеко за его предѣлами.
Войсковой атаманъ и Донское правительство смотрѣли на него, какъ на единственную, но надежную и твердую опору ихъ власти; вѣрные казаки, какъ на будущаго спасителя казачества отъ разрушительной, гнойной всероссійской язвы, они надѣялись, что, въ концѣ концовъ, къ нему примкнутъ теперь колеблющіеся и парализованные фронтовики; молодые офицеры и учащаяся молодежь съ несокрушимой вѣрой, безоглядно шли за нимъ на всѣ лишенія, страданія, раны и смерть; большевики, безпощадно имъ побиваемые, трепетали при одномъ его имени.
Юрочка во всѣ глаза глядѣлъ на Чернецова и скоро почувствовалъ, что въ молодомъ офицерѣ было что-то притягивающее, приковывающее къ нему и отличающее его отъ другихъ.
Онъ былъ невысокаго роста, соразмѣренъ и строенъ, проворенъ и ловокъ. Казалось, онъ не ходилъ, а едва касаясь ногами земли, леталъ на своихъ кривыхъ ногахъ.
Коротко остриженная голова его съ густыми, темными волосами была прекрасной формы, лицо, съ котораго жизнь не успѣла еше стереть юношескія краски, съ правильнымъ, отчеканеннымъ носомъ, было тонкое.
Крѣпко очерченный ротъ съ полными, чувственными губами и энергичный подбородокъ выражали громадную волю.
Но особенно понравились Юрочкѣ глаза Чернецова, смѣлые, ясные, свѣтлые, глядѣвшіе и въ душу человѣка, и куда-то ввысь, какъ будто тамъ что-то пытающіе.
Въ нихъ всегда шевелилась какая-то невысказанная, нездѣшняя, глубокая дума.
Чувствовалось, что Чернецовъ былъ изъ породы высшихъ, изъ породы вождей. Въ немъ было что-то соколиное, боевое, побѣдное.
Чернецовъ переговорилъ со всѣми новичками, каждому сказавъ нѣсколько незначитель-ныхъ, шутливыхъ словъ, но съ его появленіемъ всѣмъ стало вдругъ какъ-то легко, свѣтло, точно всѣхъ озарилъ онъ новымъ свѣтомъ.
Въ обращеніи онъ былъ простъ, веселъ, иногда мальчишески шаловливъ.
У новичковъ сразу разсѣялось дурное впечатлѣніе, произведенное боевымъ полемъ; тяжкія думы отпали, какъ износившаяся ветошь и то кровавое дѣло, на которое добровольно обрекли себя эти единственные герои смутнаго безвременья, эти самоотверженныя и гордыя дѣти, ополчившіяся на защиту своей поруганной родины и своихъ промотавшихся отцовъ, не казалось уже имъ такимъ страшнымъ и кошмарнымъ, какъ раньше, а самымъ обыкновеннымъ.
И Юрочка ободрился.
Въ этотъ вечеръ онъ съ большимъ аппетитомъ ѣлъ вкусный, жирный борщъ изъ партизанскаго котла, вареное мясо и недавно отбитые чернецовцами у красныхъ рыбные и мясные консервы, съ наслажденіемъ пилъ горячій чай съ сахаромъ и сухарями, пилъ и сладкое донское вино, за то никакъ не могъ проглотить спирта, разбавленнаго водой.
Глаза его блестѣли; полный, розовыя щеки разгорѣлись. Онъ уже ничего не боялся и принималъ участіе въ оживленной, шумной бесѣдѣ.
Пили немного. Никто не былъ пьянъ, но нѣкоторые юнцы чувствовали себя навеселѣ.
Чернецовъ надъ такими «слабыми на голову» добродушно подсмѣивался.
Легли спать рано, кто гдѣ могъ. Одни примостились на деревянныхъ диванчикахъ, другіе на полу.
Въ вагонѣ было жарко натоплено.
Уходя въ свое отдѣленіе, Чернецовъ предупредилъ, чтобы хорошенько выспались, потому что на утро предстоитъ серьезное дѣло.
XII.
Юрочка, лежа ночью на верхнемъ диванчикѣ, спалъ чутко, часто просыпаясь.
Его волновалъ, безпокоилъ и страшилъ предстоящій завтра первый бой. Однако онъ не столько думалъ о раненіи или смерти, сколько боялся осрамиться передъ своими боевыми товарищами.
Среди ночи поѣздъ тронулся и медленно, осторожно, точно крадучись, сталъ двигаться, много разъ въ пути такъ круто останавливался, что Юрочка чуть не падалъ съ диванчика.
Разбуженные рывками и толчками партизаны ворчали и ругались, но быстро засыпали.
Поѣздъ подолгу стоялъ въ разныхъ мѣстахъ и наконецъ передъ разсвѣтомъ окончательно остановился гдѣ то въ полѣ.
Партизанъ разбудили и, построивъ въ колонну, самъ Чернецовъ осторожно, въ величайшей тишинѣ, повелъ ихъ къ какимъ-то маячившимъ въ темнотѣ строеніямъ.
Другая партія чернецовцевъ, сплошь состоявшая изъ бывалыхъ бойцовъ, подъ командой старшаго офицера, отдѣлившись отъ нихъ, пошла вдоль полотна дороги по другой сторонѣ и быстро пропала въ предразсвѣтномъ сумракѣ.
Выйдя изъ теплаго вагона, Юрочка отъ утренняго холода и волненія дрожалъ, какъ осиновый листъ подъ вѣтромъ; зубы его выбивали барабанную дробь.
Несмотря на всѣ предосторожности, сверху примерзлая, оголенная земля хрустѣла подъ ногами. Она казалась плоской и сплошь черной, только кое-гдѣ по низинам бѣлѣли небольшіе клочки снѣга.
Прикрываясь невысокой желѣзнодорожной насыпью, колонна быстро, безъ шума при-близилась къ маячившимъ строеніямъ, оказавшимися вокзальными постройками.
По знаку Чернецова партизаны разрозненными рядами, согнувшись, въ нѣсколько прыжковъ перескочили полотно дороги и, бѣгомъ перестроившись въ колонну повзводно, молча бросились къ вокзальчику.
Юрочка не успѣлъ и глазомъ моргнуть, и понять что-либо изъ происходившаго, какъ услышалъ два тяжелыхъ, тупыхъ удара прикладами.
Раздался короткій хрипъ, хряснули кости и два человѣка грузно свалились на досчатую платформу.
Это были задремавшіе красные часовые.
Подъ мгновеннымъ, дружнымъ напоромъ многихъ плечъ вокзальныя створчатыя двери съ гулкимъ грохотомъ и шумомъ распахнулись настежь; рѣзко зазвенѣло разбитое стекло.
Утренній воздухъ наполнился яростнымъ крикомъ, гамомъ, шумомъ и топотомъ многихъ ногъ.
На мгновеніе Юрочка увидѣлъ въ рукахъ Чернецова блеснувшую крутую шашку и
его обернувшееся въ полъ оборота мужественное и вдохновенное лицо.
Онъ былъ впереди всѣхъ и что-то крикнулъ.
Едва ли кто-нибудь разслышалъ его команду, но звукъ голоса Чернецова былъ такой бодрящій и вселяющій увѣренность, что всѣ, въ томъ числѣ и Юрочка, точно наэлектризованные, тѣсня другъ друга, толпой ринулись въ распахнутыя двери вслѣдъ за своимъ командиромъ.
Въ тѣснотѣ и суматохѣ кто-то опрокинулъ коптѣвшій на столѣ кондукторскій фонарикъ.
И въ полутьмѣ разсвѣта въ небольшихъ комнаткахъ вокзальчика началась рукопашная схватка, вѣрнѣе — безпощадное избіеніе чернецовцами застигнутыхъ врасплохъ красныхъ.
Тѣ, потревоженные отъ сна, большею частью пьяные и объѣвшіеся, одурѣвшіе отъ страха и неожиданности, какъ угорѣлые, метались изъ угла въ уголъ.