Подъ Таганрогомъ небольшія дружины добровольцевъ, состоявшія изъ молодыхъ кадровыхъ офицеровъ подъ командой героя Маркова дрались, какъ львы, противъ подавляющихъ красныхъ силъ и медленно, но вѣрно истекали кровью. А при ихъ отступленіи на Ростовъ имъ въ тылъ стрѣляли казаки Гниловской станицы, т. е. тѣ самые казаки, жилища и жизнь которыхъ защищали эти русскіе мученики и страстотерпцы.
Чувствовалось, что дѣло защитниковъ государственности окончательно проиграно.
Дни стояли непогожіе и сумрачные.
По утрамъ и Новочеркасскъ, и вся степь оковывались черной гололедицей, среди дня перепадалъ снѣжокъ и тутъ же таялъ. Наконецъ, пошли безперерывные дожди.
Городъ заволокло промозглымъ, тусклымъ туманомъ.
Съ неба, съ деревьевъ и съ крышъ лилась вода. Со степи поднялся сильный, порывистый вѣтеръ. Жалобно и тоскливо скрипѣли и стонали мокрыя деревья Александровскаго сада позади Атаманскаго дворца. Вѣтеръ съ завываніемъ и шумомъ ожесточенно трепалъ ихъ вѣтви и свисталъ въ оголенныхъ вершинахъ. Таинственно звенѣли многочисленныя телеграфныя и телефонныя проволоки; зловѣще и жутко гудѣли столбы. На Дворцовой улицѣ у дома атамана по цѣлымъ ночамъ надрывались отъ безпрерывнаго, протяжнаго воя собаки, чуя приближеніе страшной бѣды.
Земля отъ безпрерывныхъ дождей раскисала.
На всемъ лежала печать унынія, обреченности, безнадежности и тоски.
Прошла всего одна недѣля послѣ смерти Чернецова и выяснилось, что въ рукахъ атамана вся наличная боевая сила Дона выражалась въ количествѣ 147 партизанскихъ штыковъ.
Большевики пододвинулись къ Новочеркасску почти вплотную.
29-го января среди дня атаманъ Калединъ собралъ въ дворцѣ Донское правительство, въ краткой, спокойной рѣчи изложилъ безнадежное положеніе защиты Новочеркасска, сложилъ съ себя атаманскія полномочія, предложивъ своимъ соправителямъ послѣдовать его примѣру.
Тѣ повиновались.
Въ два часа всѣ разошлись изъ дворца, растерянные и смятенные.
У Войскового штаба съ утра стояли осѣдланныя лошади.
Вокругъ нихъ толпились взволнованные вооруженные офицеры.
Это былъ конвой, добровольно сформировавшійся съ цѣлью взять атамана и хотя бы силою вывезти его изъ Новочеркасска въ безопасное мѣсто.
Атаманъ зналъ о замыслахъ его приближенныхъ и офицеровъ.
Въ 2 1/2 часа дня по Новочеркасску пронеслась страшная молва, что атамана не стало.
Калединъ покончилъ съ собою выстрѣломъ изъ револьвера въ сердце.
Утомленный непосильной борьбою орелъ, измѣннически всѣми оставленный, умеръ, какъ подобаетъ царственной птицѣ. Онъ отвергъ предложенное ему спасеніе жизни и самъ выклевалъ собственное сердце, дабы оно не досталось на растерзаніе гнуснымъ воронамъ.
Началась мрачная агонія областного города.
Иногородняя дума, къ которой перешла власть, звала и ждала большевиковъ съ хлѣбомъ-солью.
Новочеркасская станица, т. е. исключительно казаки, рѣшила защищать городъ.
Вечеромъ того же дня, въ который покончилъ земные счеты Калединъ, многолюдное собраніе казаковъ въ зданіи Новочеркасскаго станичнаго правленія выбрало войсковымъ атаманомъ молодого, храбраго генерала Назарова.
Ростовъ палъ 9-го февраля и Добровольческая армія, возглавляемая генералами Алексѣевымъ и Корниловымъ, въ тотъ же день перешла на лѣвый берегъ Дона въ степи.
Новочеркасскъ сдался мятежнымъ казакамъ 12-го февраля. Донская армія пошла вслѣдъ за добровольцами.
Остатки чернецовскаго отряда не пожелали служить въ Донской арміи, возглавляемой никогда не нюхавшимъ пороха генераломъ Поповымъ съ его подозрительнымъ начальни-комъ штаба соціалистомъ — Сидоринымъ и перешла подъ команду героя Корнилова.
Юрочка только мимоѣздомъ успѣлъ забѣжать въ Новочеркасскѣ къ дядѣ.
Онъ подбѣгалъ къ знакомому домику съ безнадежнымъ, трепещущимъ сердцемъ.
Квартиру онъ нашелъ запертой.
Жившій въ дворѣ портной, замѣнявшій собою и швейцара, и дворника, заявилъ юношѣ, что о матери его не получено никакихъ извѣстій, а дядя съ семьей бѣжалъ на Кавказъ.
— Теперь всѣ паны разбѣжались, — прищуривая свои осоловѣлые, довольные глазки и показывая гнилые зубы на испитомъ лицѣ, съ игривымъ нахальствомъ сказалъ портной. — Теперь, што не видно, наши пожалуютъ. То-то будетъ разлюли-малина...
И онъ отъ предвкушенія близкаго благополучія вздернулъ тощими плечами, размахнулъ руками и попытался выкинуть какое-то колѣнце своими дряблыми, вывернутыми въ дугу, ногами.
У опечаленнаго, обезкураженнаго Юрочки вдругъ вспыхнули глаза.
Привычнымъ движеніемъ онъ схватилъ винтовку, висѣвшую у него на ремнѣ и тутъ только опомнился, что имѣетъ дѣло съ пьянымъ, безоружнымъ негодяемъ.
— Заткни фонтанъ, скотина, иначе пикнуть не успѣешь. На мѣстѣ положу.
Портной поблѣднѣлъ, затрясся всѣмъ тѣломъ и откинулся назадъ съ удивленными и испуганными глазами.
Юрочка повернулся и съ упавшимъ сердцемъ зашагалъ къ вокзалу, около котораго на путяхъ стоялъ чернецовскій эшелонъ. «Нѣтъ мамы, — думалъ онъ, — Никогда уже я ее не увижу... и сестренокъ, не увижу, Господи, спаси и помоги имъ!»
XVIII.
Начался знаменитый въ исторіи зимній походъ Добровольческой арміи на Кубань.
Состояла она главнымъ образомъ изъ великихъ мучениковъ и страстотерпцевъ нашего смраднаго бунта — офицеровъ бывшей великой русской арміи, изъ несчастной учащейся молодежи и изъ незначительнаго количества кадровыхъ солдатъ и донскихъ казаковъ, головы которыхъ не помутились отъ повальнаго всероссійскаго безумія и подлости.
Въ своихъ рядахъ эта армія едва ли насчитывала, двѣ съ половиной тысячи бойцовъ. Велъ ее герой Корниловъ.
Первоначально вожди Добровольческой арміи и вожди Донской арміи походнаго атамана Попова согласились идти вмѣстѣ въ Сальскій округъ на донскіе коннозаводческіе зимовники, гдѣ имѣлись колоссальные запасы провіанта, фуража и лошадей и переждать тамъ до лучшихъ временъ, пока не опомнятся отъ большевистскаго угара донскіе казаки и не возьмутся за оружіе, но уже въ станицѣ Кагальницкой выяснилось, что дороги двухъ армій расходятся.