Забастовка личных шоферов давно закончилась, а мсье Кокерико де ля Мартиньер продолжал добираться до своей конторы на метрополитене. Шофер его, оказавшись не у дел, впадал в неврастению, однако умоляющие взгляды, которые он метал в сторону шефа, пролетали мимо цели. Тот вошел во вкус езды на общественном транспорте. И не только по причине встреч с контролершей, но еще и потому, что при этом он оказывался бок о бок с простым народом Парижа. Вскоре желание контактов с беднейшими слоями населения подтолкнуло его к поездкам вторым классом. Зажатый в вагоне до потери дыхания, он пропитывался при этом человеческой теплотой. Его взгляд брал на учет сотни лиц рабочих и служащих, еле сводящих концы с концами. Он умилялся потертостью одежды мужчин и вдыхал следы остывшей домашней снеди, исходящие от волос женщин. Ранее, безвылазно сидя у себя в кабинете, никогда не испытывал он столь острой признательности перед остро нуждающимся народом, на котором покоилось его собственное благополучие. Со стеснением в груди, сладострастно чувствовал он, как становится социально сознательным. А при мысли, что подобным преображением он обязан той юной контролерше, мсье Кокерико де ля Мартиньер любил ее еще больше.
Вскоре из любви к человеку он открыто занял сторону работников против их руководства. Собрав у себя в кабинете представителей персонала, он предложил им тут же изложить свои требования о повышении зарплаты. Обескураженные, вначале они подумали о некой западне, но затем обо всем договорились и ходатайствовали о скромной надбавке в десять процентов. Он возмутился их малодушию и заставил, повысив при этом голос и стуча кулаком по столу, потребовать удвоения оплаты труда, сокращения продолжительности рабочего дня и увеличения отпуска на целую неделю. Они дрожащей рукой подписали неслыханные требования. Но как начальник мсье Кокерико де ля Мартиньер вступил с ними в спор, снизил некоторые цифры и закончил на том, что согласился с их первоначальными требованиями. Акционеры обвинили было его в сумасбродстве, но большая доля предприятия принадлежала ему, и им ничего не оставалось, как только склонить головы перед его решением.
С того памятного дня в помещениях компании «Ниагара» он встречал одни лишь улыбки. Машинистки украсили его кабинет цветами и тайком обклеивали хозяина томными взглядами. Многие, кстати, были прехорошенькими. Но он все это едва замечал, целиком отдаваясь воспоминаниям о служащей из метро, к которой так и не обратился ни с единым словом. О ней он знал только то, что она не замужем, поскольку не носила обручального кольца.
Как-то утром, собравшись с духом, он вместо второго билетика протянул ей листок бумаги, на котором написал такие вот простые слова: «Мадемуазель, как ваше имя?» Безо всякого смущения она вооружилась своим тяжелым компостером и, с очаровательным кокетством зарядив в него предложенный листок, ловко пробила несколько отверстий. Дырочки сложились в три буквы: Ева. Ее зовут Ева! Да мог ли он сомневаться? Первая женщина, единственная женщина, женщина!.. Быстрее, достать из кармана другой листок и начиркать на нем: «Не согласились бы вы пойти куда-нибудь со мной сегодня вечером?» Вновь ответ был пробит с обескураживающей ловкостью: «Нет». «Может, в другой раз?» – спросил он и на этот раз письменно. Она тихо покачала головой, загадочно и едва заметно надула губки, а компостер в ее бледной руке с траурной каемкой под ногтями весело застучал. «Может быть», – прочитал мсье Кокерико де ля Мартиньер, забрав листок, и жгучая радость забурлила в нем. С десяток стоящих позади запротестовали:
– Скоро закончится эта комедия, эй?
Шагая по облакам, подталкиваемый в спину глупой толпой, мсье Кокерико де ля Мартиньер удалился.
В конторе у него времени, чтобы насладиться своим счастьем, не оказалось. Каждые три минуты звонил телефон – все упрекали его за то, что увеличение зарплаты персоналу он не согласовал с экономистами. Подобное решение, как утверждали эти знатоки денежного обращения, могло трагически отразиться на рынке рабочей силы. Мсье Кокерико де ля Мартиньер выслушивал все это вполуха и любовно разглядывал пробитые Евой билетики, вывешенные в рамке на стене.