Серебристый «Лексус» въезжал в ночной город.
ВНЕ ВРЕМЕНИ
…Стакан с кровью стоит на телевизоре. Оказалось, здесь больше не на что ставить посуду. Кровь густая, ярко-зеленая, коктейль из венозной и артериальной…
«Зеленая? — удивляется человек. — Почему? Да потому что… потому что…» Он забыл, почему. Знал когда-то, но забыл.
Человек с тоской смотрит на стакан. Пить кровь ему не хочется. Не то слово — он боится этой части ритуала.
Однако, ведьма ждет. Ведьма надежно закатана в ковер, устилавший ранее пол, и лежит она в центре комнаты. С одного края ковра торчат голые ноги, с другого — голова. Злодейка попросту спелената — невозможно вырваться. Облик ее обманчив: молодая женщина, еще не рожавшая. Выражаясь современным языком — девушка. Собственно, таких и вправду до пенсии кличут «девушками», — в силу их рода занятий. Она работает…работала продавщицей в лавчонке под названием «Скупка». В той самой лавчонке, где, помимо прочего, торговали подержанными дисками и кассетами… в той самой, где человек познал Откровение.
Ее родители должны прийти только к вечеру. Времени хватит.
Миловидное, открытое, чистое лицо… о, как обманчива красота! Длинные ухоженные волосы беспорядочно раскинулись по полу. В глазах — безумный страх, безумная надежда, и просто — безумие… О, как она рвалась поначалу! Извивалась, кричала, корчилась под ногами воина, однако время ее кончилось…
Воина или палача? — вдруг сомневается человек.
Кто я?
Нет ответа…
Телевизор включен; работает также видеоплеер, показывая, как люди совокупляются — с животными подробностями. На экране меняются партнеры, меняются интерьеры, но суть неизменна. Диск, который сейчас крутится, куплен в этой ее «Скупке». Казалось бы, обычная порнуха… Ведьма продавала подобную пакость любому, кто спросит. В том числе детям, учившимся неподалеку. Гимназия располагается в каких-то ста метрах от лавчонки — ЕГО гимназия! Его дети…
«Девушка» лежит на боку, лицом к телевизору. Человек специально ее так повернул, чтобы видела в свои последние минуты, за какие грехи умирает.
Она уже перестала кричать — все равно никто не слышит. Уже не пытается заговорить с (воином? палачом?), ни о чем не умоляет и не спрашивает, ничего не обещает. И правильно. Любое сказанное в ответ слово разрушило бы ритуал.
Ритуал освобождения…
Человек принимает в руку стакан. Кровь взята из запястья пленницы. Запястье — удобное место; одно эфирное движение ножом, и — кран открыт. Хочешь — рот подставляй, хочешь — посуду. Приятно сознавать, что в эту самую минуту из гадины толчками выходит жизнь — там, внутри ковра, — что лежит она мокрая, истекая собственным светло-зеленым соком…
Неужели мне приятно, удивляется человек.
Он делает первый глоток. Вкус крови омерзителен. Металлический вкус, к которому трудно привыкнуть… сколько же там растворенного железа!..
Ненавижу железо.
Кровь — это накопитель души. Чтобы освободить души всех жертв, пожранных ведьмой, надо прежде всего лишить души ее саму, — хотя бы частички. Эта частичка как раз и живет в той жидкости, которую он выдавил из поганого тела в этот стакан…
Несколько глотков через силу. Граненое вместилище чужой души, опустев, выпадает из разжавшихся пальцев. Тошнота накатывает волнами, но — держать, держать, дыша ртом… упасть, уткнуться лбом в холодный паркет… Кажется, удержал.
Не опозорился.
Улыбаясь, он оглядывает комнату. Обои расписаны ярко-оранжевыми бабочками на фиолетовом фоне. Что за нелепые цвета?
Подходит к телу. Голова женщины зафиксирована веревкой. На конце — петля, накинутая на шею, другой конец намотан на ручку двери. Второй веревкой ноги привязаны к батарее. Обе — внатяг. Если пленница вздумает дергать головой — петля сожмется… Он проверяет, туго ли натянуты веревки.
Затем надевает фартук, найденный на кухне.
Вынимает из портфеля ножовку.
Закатывает рукава и садится на корточки возле женщины — так, чтобы ногами наступить ей на волосы. Она вновь начинает рваться, не обращая внимания на петлю, захлестывающую горло, выдирая волосы с корнями. Наверное, ей больно. Это хорошо. Он усаживается поплотнее, прижимает бунтующую голову к полу — рукой и коленом. По телевизору громко стонут сразу три потаскухи — этакое трио «а капелла», — что ж, сойдет за аккомпанемент.
Когда полотно ножовки впивается в нежную кожу, ведьма еще жива. Наверное, думает, что видит сон и скоро проснется. Когда из разорванной артерии вырывается изумрудный фонтан — она еще жива. Кровь попадает на брюки. Испачкался, морщится человек. Вот что значит — нет навыка. Пила идет поразительно легко, чуть застопорившись только на шейных позвонках. К этому моменту продавщица уже перестала трепыхаться — он не заметил за работой, когда это случилось…
Детские души вырываются из обезглавленного тела, как пузырьки углекислого газа из открытой бутылки. Невидимые и невесомые, они улетают в лучший из миров. Ради этого великого момента и было все затеяно.
Вы свободны, мальчики и девочки, шепчет человек. Я пришел дать вам волю…
…Он просыпается. Если спать — это пытка, то просыпаться — мучительная казнь.
Вокруг по-прежнему щедро покрашенное, припудренное грязью железо. Много раз он проверял стены: под краской вовсе не штукатурка и не кирпич… Или я ошибаюсь? — неожиданно думает человек. Нет сил проверить снова.
Что-то не так.
Запах. Появилась нормальная человеческая вонь: застарелая моча, рвота, какая-то химия. От металлического вкуса во рту тянет рвать… тягостные спазмы… нет, нечем… это новый Круг… я иду по ступеням Ада…
Может ли так быть, чтобы жестяной дом остался в прежнем Круге?
Горит мертвенный синий свет: они называют его «дежурным». Тишина, от которой лопается голова. Выхода, как всегда, не существует. Оставь надежду, всяк сюда входящий…
Медикаментозная аберрация памяти, вдруг вспоминает человек. В сочетании с редчайшим психосенсорным расстройством. Вот как это называется! Вот откуда искаженные цвета… плюс искаженные эмоции, томительное ощущение сделанности…
«Просто ваш разум отторгает реальность, не желает согласиться с собственной жизнью», — доброжелательно объясняет ему Тот, Который…
…Тот, Который…
Тот, Который помог вспомнить…
Не хочу вспоминать! — вскакивает человек с жестяного ложа. — Проткните в моей банке дырку! Выдавите мою память наружу! Или вы будете утверждать, что у вас нет консервного ножа?! Может, вы еще скажете, что консервный нож — это вымысел?!
Вечность спустя появляются демоны в белом, однако приносят они отнюдь не консервный нож…
Вторник, позднее утро. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ПСИХУШКУ
В каждом уважающем себя городе есть своя «кащенка». В крупном — всенепременно. Почему-то самым суровым, самым жутким из психиатрических лечебниц и интернатов дают это имя. Мог ли порядочнейший и образованнейший человек Петр Петрович Кащенко (который, кстати, будучи ложно обвиненным, уже в двадцать лет познал все прелести тюрьмы) предположить, что на многие десятилетия его фамилия станет символом несвободы и страданий? Что его фамилией станут пугать детей и взрослых? В бреду не представил бы!
Всю жизнь спасать людей от бреда, чтобы после смерти оказаться главным его хранителем… какая злая ирония.
Примерно такие мысли витали в голове Марины, когда она ехала от Гатчины в маршрутном такси. Двенадцать километров по Киевскому шоссе — до Никольского. Кащенко располагалась в Области; организованная еще в незапамятные времена и дожившая до наших дней, эта клиника была изначально вынесена за пределы города. Возможно, не без умысла. Подальше от глаз надзирающего начальства.