В последний раз «всемогущий» «проснулся» несколько недель назад, и тогда у Гэннона был жуткий аврал. Три четверти личного состава САС отправились в Ирак, причем половина оказалась там еще до официального объявления войны. Несмотря на это, от майора потребовали, чтобы он обеспечил безопасность внутри страны на случай атаки террористов. Несколько месяцев они проторчали на круглосуточном дежурстве, но ничего не произошло, и Гэннон провел всю иракскую войну у телевизора, слушая, как репортеры в дутых жилетах рассказывают о наступлении по Си-эн-эн, «Скайт ньюс» и Би-би-си.
Майор поднялся из-за стола, подошел к окну и взглянул через пуленепробиваемые жалюзи на парадный плац. Какой-то проштрафившийся солдат стоял на нем по стойке «смирно» и в одиночестве пекся под полуденным солнцем. Он торчал там уже часа три, с тех пор как его закончил муштровать разгневанный сержант-майор. Гэннон усмехнулся, увидев, что сержант-майop ограничился мягким наказанием. На взгляд Гэннона, трехчасовое стояние под солнцем никак не тянуло на серьезное дисциплинарное взыскание. Вот если бы ему устроили хорошую взбучку шестеро десантников из САС, молодой человек надолго запомнил бы урок.
В комнате раздался звонок. Слава Богу, это был не «всемогущий». Мощный рев этого устройства невозможно спутать с вялым дребезжанием обычных аппаратов. Звонил кремовый телефон. Городская линия. Гэннон подошел и взял трубку, подумав, что скорее всего кто-то ошибся номером.
— Гэннон слушает, — произнес он.
— Майор Алан Гэннон? — спросил мужчина.
Шотландский акцент. Голос незнакомый.
— Да?
— Меня зовут Джимми Шарп. Вы меня не знаете, но меня попросил позвонить один наш общий друг, которому нужна ваша помощь. Паук Шеферд.
Гэннон потянулся к блокноту, закрепленному на металлическом планшете. В заголовке каждой страницы стояла надпись: «Совершенно секретно. Для личного пользования». Блокнот предназначался только для служебных целей, но Гэннон сомневался, что кто-нибудь схватит его за руку.
— Что ему нужно? — спросил майор.
Шеферд снова попал в список на спортзал: очевидно, за него замолвила словечко Ллойд-Дэвис. Раньше он сам напрашивался на эту привилегию, стараясь поскорее добраться до Карпентера, но теперь у него не было такой задачи. Шеферд перестал носить свой плейер, поскольку запись разговоров потеряла смысл. Он позвонил дяде Ричарду и сообщил, что дело понемногу движется. Главное, чтобы Харгроув не подумал, будто следствие топчется на месте, и не вытащил его из тюрьмы.
Он подошел к кабинке. Амелия Хартфилд сидела внутри и разговаривала с Тони Стаффордом. По ее лицу струились слезы, и она вытирала их обеими руками. Билл Барнс стоял у лестницы в футбольной форме английской команды и с полотенцем на плече.
— Что с ней? — поинтересовался Шеферд, кивнув на Амелию.
— Ратбон убит.
— Что?
— Ограбление. Зарезали ножом.
— Как это случилось?
— Он гулял с собакой. Потом наши тело. Ни бумажника, ни часов.
— Вот черт.
— Знаешь, Боб, порой в тюрьме бывает спокойнее, чем на воле, — заметил Барнс. — Ратбон был хороший парень. Справедливый. Относился к нам по-человечески. Такое здесь редкость.
Карпентер спустился с третьего этажа с бутылкой минералки в руках. Он прошел мимо Шеферда и остановился у закрытой двери.
— Узнали, кто это сделал? — спросил Шеферд.
Барнс покачал головой.
— Об этом писали в «Ивнинг стандарт». Его ударили ножом в грудь и перерезали горло. Полиция ищет свидетелей.
Шеферд нахмурился. Ударили ножом в грудь и перерезали горло? Значит, нападавших было двое, но если они хотели просто его ограбить, зачем убивали?
Амелия вышла из кабинки и открыла дверь. Она проверила фамилии по списку и повела заключенных по коридору безопасности. Шеферд шел рядом с Барнсом, который болтал не умолкая, но сейчас это было ему только на руку. Слова Барнса пролетали мимо ушей. Карпентер замыкал группу. Шеферд не оборачивался, но чувствовал, что тот смотрит ему в спину.
Сразу после обыска Шеферд встал на беговую дорожку и включил скорость. Карпентер появился на соседнем тренажере и тоже нажал кнопку. Шеферд перешел на шаг. Карпентер наклонился к нему поближе.
— Слышал, что случилось с Ратбоном?
— Твоих рук дело?
— А ты как думал? Время уходит, Шеферд. Если не вытащишь меня отсюда, с твоим сыном произойдет то же самое.
— Я над этим работаю.
— Старайся, — усмехнулся Карпентер.
Он выключил свой тренажер и отошел. Шеферд перешел на бег.
Мойра стукнула ладонью по двери.
— Мойра, перестань, — сказал ее муж. Он сидел на полу, прислонившись спиной к стене. — Это их только разозлит.
Лайам пристроился рядом с дедом, прижавшись головой к его плечу.
— Лайам должен есть и пить, — произнесла Мойра, — а нам нужен туалет. — Она кивком указала на красное пластмассовое ведро и рулон туалетной бумаги в углу комнаты. — Мы не станем этим пользоваться. — Мойра снова заколотила по двери. — Эй, вы! Откройте!
— Мойра, у них есть оружие.
Она пропустила его слова мимо ушей и продолжала стучать в дверь.
— В чем дело? — раздался приглушенный голос.
— Нам нужна еда! — крикнула Мойра. — Мой внук голоден.
— Со мной все порядке, бабушка, — пробормотал Лайам.
— Отойдите от двери, — велел голос.
Мойра отступила и услышала звук отодвигаемой защелки. Дверь открылась. Человек был в маске, но она легко узнала мужчину с белыми зубами. Мойра не понимала, зачем они так старательно прячут свои лица, если она уже видела их в саду вместе с Томом. У нее была плохая память, но после того, что сделали эти двое, она запомнит их на всю жизнь. Они обозвали ее сучкой в собственном доме и ткнули ей под нос оружием, потом впихнули их в какой-то фургон, заставили надеть на голову мешки, до смерти напугали внука и пригрозили застрелить каждого, кто ослушается хоть малейшего приказа.
— Чего надо? — спросил мужчина.
— Мне надо, чтобы вы нас отпустили, но я понимаю, что говорить об этом бессмысленно. Поэтому просто принесите нам еды и что-нибудь попить. Кроме того, мне нужна уборная — настоящая уборная, а не ведерко.
— Вас покормят позже. — Он указал пистолетом на ведро. — Пользуйся этим или зажми свой чертов зад.
— Как вы смеете со мной так разговаривать?
Он толкнул Мойру в грудь. Она ахнула и отпрянула.
— Не бейте мою бабушку! — воскликнул Лайам.
Он бросился через подвал и со всей силы пнул мужчину по ноге. Тот взмахнул ботинком и ударил Лайама в пах. Мальчик закричал и упал на бетонный пол. Том вскочил и подошел к мужчине, сжав кулаки.
— Зачем вы это делаете? — возмутился он. — Как вам не стыдно бить женщин и детей?
Белозубый поднял оружие и опустил его на голову Тома. Тот издал какой-то невнятный звук и рухнул на бок, привалившись к стене. По его щеке побежала кровь.
Мойра вскрикнула и кинулась к мужу.
— Вы его убили!
Лайам плакал, скорчившись рядом на полу.
— Ничего, не сдохнет, — усмехнулся мужчина. — Но попробуйте только пикнуть, и вам всем крышка. Я не шучу. Если мне прикажут прострелить ваши чертовы головы, я тут же это сделаю. Вам остался всего шаг до смерти.
Том застонал и приложил руку к голове.
— Слава Богу, — вздохнула Мойра, присев на корточки и взяв Лайама за руку. — Все в порядке, Лайам. Все хорошо.
Мужчина приблизился к ней и ткнул дулом в спину.
— Все очень плохо. А теперь заткни свою пасть, или с тобой будет то же, что с твоим поганым муженьком.
Он снова пихнул ей под ребра пистолетом, потом плюнул на нее, вышел из подвала и хлопнул дверью.
Мойра села на пол, пытаясь успокоить внука. Глаза ей заливали слезы, и она смотрела через его голову на дверь, впервые желая чьей-то смерти.
Шеферд нацепил свой желтый жетон и присоединился к заключенным, стоявшим перед комнатой для посещений. Возле входа их обыскивал тот же уэльсец, который в первый день сопровождал его из приемной в блок предварительного заключения. Когда он начал охлопывать Шеферда, тот почувствовал от него запах чеснока. Он подумал, что обыскивать заключенных на выходе не имеет смысла: вся контрабанда шла в обратную сторону, с воли за решетку.