Возможно, я казался таким и самой Кире. Я называл её «сверхпереучившейся толкиенисткой», а она меня - «елизаветинским купцом».
– Каждый купец нашего времени в душе - пират. Он в любую минуту готов закрыть на лопату свою лавку и выйти в море на «Золотой Лани».
– Угу, - подзаводил её я, - вон у Алинки приятель пират даже не в душе, а в жизни. Пират типа бандит.
– Ну и что, - не сдавалась Кира. - всё равно это хорошо! Он хочет сделать что-то, что вырывает его из этого социалистического заповедника - ведь в нём до сих пор живёт две трети страны! Гарантированные зарплаты, карьера, пенсия - при полном нежелании что-то сделать самому. А люди уходят в бизнес, в бандиты, в сказку, в конце концов! Ведь и бизнес и бандиты становятся сказкой. А я - так уж тебе повезло - профессиональная сказочница.
– Не сказочница, а изучательница сказок, - назидательно сказал я.
– Ну да… Изучательница… Но ведь для того, чтобы их складывать, их сперва надо изучать.
– Да вряд ли. Изучать - это мания современной эпохи. Никакие гомеры сказок не изучали.
– Да что ты можешь знать про гомеров? Всё это было две с половиной тысячи лет назад!
– Не могу, - согласился я. - Но и ты не можешь. Именно потому, что это было две с половиной тысячи лет назад. Вот у нас приватизация всея Руси прошла - десять лет едва минуло, а уже ничего не понятно. И тем не менее ты, изучательница сказок, продолжаешь считать нашу авантюру с самолётом «зыбким делом»?
– Ну, видишь, - немного смутилась Кира, - ваш самолёт - он ведь из прошлого. Такого прошлого, в котором ни тебя, ни меня не было. А значит, он мне, женщине, кажется намного более нереальным, чем жизнь какой-нибудь Кайли Миноуг, о которой я читаю в Cosmopolitan. И уж тем более булочная на нашем перекрёстке.
– Вывоз этого самолёта, если всё сходится, даёт тысячи процентов прибыли. Любой бизнес с такой прибылью является бизнесом не просто повышенного - сверхвысокого риска.
– Ну я же говорю - пират! Как я тебя люблю! - И она вытянулась всем своим невеликим росточком, пытаясь найти мои губы.
«Всё равно это хорошо», - продолжала говорить Кира при каждом удобном случае. Вот такая она была…
Игорь Ухонин, он же - Ух
С Серёгиным гением аэронавтики мы встретились у него в офисе. Эта была пристройка к обычной многоэтажке, о четырёх комнатах, с ведущей вверх лестницей, которую охранял инвалид-афганец. Судя по всему, офис служил Ухонину и жильём.
Игорь Ухонин оказался очень моложавым человеком среднего возраста - это потом я узнал, что ему около пятидесяти, с крепко сбитой поджарой спортивной фигурой. Судя по всему, относительно недавно волосы у него были рыжие, однако на сегодняшний день он поседел - так, как часто седеют рыжие люди, - то есть волосы его посеребрились в случайном порядке по всей голове, отчего голова приобрела… несколько сивый цвет. Рыжей осталась лишь щёточка усиков, которой он смешно шевелил во время разговора, будто бы пережёвывая попавшие в рот мысли. Усики делали его похожим на офицера британской армии конца XIX века, как их было принято изображать в советских кинофильмах. Серые глаза, как осколки толстого стакана, широкие ладони и тонкие кисти фехтовальщика.
– Ух, - сказал он, протягивая руку.
– Устали на тренировках? - Серж просветил меня, что Игорь - футболист и даже тренер какой-то любительской футбольной команды.
– Нет, это фамилия моя - Ухонин. А для своих - Ух.
И после этого я никогда, даже в мыслях, не звал его Игорем. Ух умел держать дистанцию так, как её держат немногие. А ещё мне показалось, что он ярко выраженный перфекционист . Если Ух не мог в чём-то достигнуть высшего уровня, то не брался за это никогда. Кроме того, было у него очень важное качество, характерное для лётчиков в целом: он умел отличать главное от шелухи.
– Итак, насколько я понимаю, вы знаете, где лежит самолёт времён Второй мировой войны, имеющий большую рыночную стоимость, - начал Ух совершенно официальным голосом командира эскадрильи, которым он, собственно говоря, и являлся.
– Немного не так, - хмыкнул Серж. - Мы обладаем информацией, которая может помочь его найти.
Ухонин смотрел на нас с нескрываемым весельем.
– А что вы знаете о Севере, благородный дон? - благодушно спросил он голосом дона Рэбы. Неожиданно он развернулся в вертящемся кресле и ткнул пальцем в здание на другой стороне площади.
– Сколько метров до угла этой шестнадцатиэтажки? - резко спросил он.
– Да сколько… - смутился Серж. - Километр… Полтора…
Ух казался полностью удовлетворённым.
– До угла той «свечки» - там, где вывеска магазина, - триста пятьдесят метров. Треть километра, если точнее сказать.
Он вынул из ящика стола чёрный предмет с двумя объективами, похожий на недоделанный бинокль.
– Это немецкий дальномер «Лейка», - пояснил он. - Километр будет до того дальнего крана, - он ткнул пальцем в башенный кран на краю горизонта. - Можешь проверить.
– На хрена мне проверять-то? Прикинь! - изумился Серёга.