На мне лишь лифчик и трусики, но я не стесняюсь. Пусть посмотрит, как выглядит тело, которое Антон предпочитает ей самой. Она так и делает, пристально рассматривает меня, пока я надеваю платье.
– Бывает… – это ответ на мой вопрос.
Бывает…
Развернувшись, и смотрю на Веру так, чтобы ей стало понятно – я вижу ее насквозь. Она не отводит глаз, отчего я заключаю – она не такая уж пушистая Снежинка или же она вышла на тропу войны, потому что ее чувства к Антону очевидны.
– Он спит в комнате, – говорю, разводя руками. – Можешь со спокойной душой ехать к себе домой.
– Да я, вообще-то, живу в соседнем доме.
Отлично. Просто прекрасно.
– Ну, тогда можешь спокойно идти домой.
– Я не знала, что ты живешь здесь, – вдруг говорит она.
– Ну, теперь знаешь, – отвечаю я.
Выбора у нее нет, поэтому она повторяет проделанные ранее процедуры, только в обратном порядке: обувается и надевает пальто. Когда закрывается входная дверь, я падаю на диван и закрываю лицо руками. На часах четыре утра, и нет ни единого шанса на то, что мне удастся уснуть. Принимаю горизонтальное положение и смотрю в темный потолок, подтянув к себе Палкашу. Он тёплый и приятный на ощупь. Его присутствие настолько успокаивает меня, что я проваливаюсь в тревожный сон и резко вскакиваю, когда слышу стук бьющегося о кафельный пол стекла.
– Бл*ть! – раздраженно восклицает Наумов и, привлечённый движением, вскидывает на меня глаза.
Я немного дезориентирована спросонья, поэтому просто стою и смотрю. Бес же, напротив, возвращается к прерванному занятию, потеряв ко мне интерес. Сегодня он решил выпить кофе в боксерах и только. Интересно, как бы это выглядело, если бы поутру его на диване ждала не я, а Вера?
Бросив быстрый взгляд в зеркало, морщусь. Платье съехало, на голове воронье гнездо. Вернув перекошенный вырез на место, говорю:
– Доброе утро.
В ответ получаю тишину.
Во мне бурлит столько эмоций, что не знаю, какую первой выплеснуть. Злость, обида, непонимание, подозрения? Вскидываю подбородок и цежу:
– Ты что, оглох, Наумов?
Он спокойно разворачивается и посылает мне свой фирменный флегматичный взгляд. Я не умею вести себя как бревно, я вся просто вибрирую от потребности устроить скандал.
– Может объяснишь свое поведение? – спрашиваю его.
Палкаша спрыгивает с дивана и трется о мои ноги. Мой любимый.
Антон молчит, словно раздумывает, стоит ли вообще со мной разговаривать. Видимо, я не такое уж пустое место, потому что он опускается до объяснений.
– Я слышал, ты вчера неплохо проводила время, – не менее флегматично заявляет он.
Хмурюсь. Что это еще должно значить?
– Поясни, – бросаю я, замерев, как фреска рядом с диваном.
– Слышал, ты нашла себе нового знакомого в туалете. Туалеты, это твоя фишка, да? – спрашивает он, опираясь своими бицепсами на стойку, в то время как я прихожу в полное замешательство.
– Что за хе*ню ты несешь? – не сдержав изумления, спрашиваю его.
– А что, не было такого? – интересуется он, взяв из корзинки зеленое яблоко.
Напрягаю работу всех своих мозговых клеток, рассматривая его небритое лицо.
– Ты про того парня с ирокезом? – пораженная, ахаю я.
Бес лишь надкусывает яблоко и смачно жует, игнорируя мой вопрос.
– Наумов, ты в своем уме? – вопрошаю я. – Я даже имени его не знаю!
– Хочешь, дам телефончик? Мы знакомы.
Я так поражена, что лишь открываю и закрываю рот.
– Ты это сейчас серьезно? – охрипшим голосом спрашиваю я. – Если это такая шутка тупая…
– Это не шутка. У меня скоро поезд, собирай вещи.
Кажется, изумление – это гвоздь сегодняшней программы. Стою, как громом пораженная. С чего я вдруг решила, что могу быть влюблена в этого дебила? У меня точно мозги набекрень!
– Антон, – холодно зову я, потому что он уже отвернулся, предпочтя смотреть на кофемашину.
Повернув свою растрепанную башку в профиль, ждет.
– Ты совсем придурок? – интересуюсь я.
Он лишь принимает исходное положение, игнорируя такой очевидный вопрос.
Уверенным шагом направляюсь к нему и становлюсь между ними с машиной. Упираю руки в бока и шиплю:
– Это Снежинка Вера тебе наплела?
Антон складывает руки на груди и отвечает:
– Какая разница, кто?
Значит, она. От такой подлости я на миг теряю дар речи. Смотрю на Наумова и хочу, чтобы он меня обнял. Хочу, чтобы всего этого не было. Это же Антон. У него такие нежные руки, а губы…
Но, кажется, это не сон.
– И… – откашливаюсь. – Что, дальше?
Глажу плечи руками, потому что мне стало холодно.