Мужик отгрыз листочек, бросил веник – и улетел, звеня слюдяными крылами.
Народ долго смотрел ему вслед, пока незнакомец не растаял в зеленом дыму тополей. И никак не отреагировал. По крайней мере – внешне.
Один только Андрюша сорвался с места и бросился вслед за летуном. И попался в лапы Одинаковым-с-лица.
– Здравствуй, Андрюша. – Коля-второй достал из кармана чупа-чупс. -
Хочешь чупик?
– Ты маньяк? – притворно испугался блаженный.
Двое-из-ларца переглянулись.
– Сумасшедший, что возьмешь, – пожал плечами просто Коля.
Андрюше не нравилось, когда его называли сумасшедшим, и незамедлительно дал отпор:
– Отъе…итесь.
– Да никто тебя не тронет. Ты его знаешь? – Коля-второй показал фотографию барчука.
– Пивораса? Знаю Пивораса!
Коля-второй закатил глаза: вот ведь подстава, так свою фамилию коверкать.
– А где он? – спросил просто Коля. – Его мама ищет.
Андрюша радостно захохотал – и бросился бежать. Просто Коля совсем уже намылился догонять его, но второй Одинаковый-с-лица вовремя ухватил компаньона за рукав. И то правда: как будет выглядеть респектабельный молодой человек, преследующий городского сумасшедшего?
И они спокойно пошли следом. В конце концов, Коле-второму доподлинно было известно, что Андрюша кокетничает, да и на крайний случай у ребят имелось тяжелое орудие: коробка с красками и кисти. От такой взятки дурачок точно не откажется.
Лопаницын не стал уговаривать Геращенко продолжать слежку и даже не бросился искать Куликов, когда распрощался с Галиной Юрьевной. Он уже чувствовал, что тихо-мирно сегодня ничего не закончится. Петр зашел домой, плотненько перекусил – и отправился в отделение.
Уже после полудня тетки из парка культуры привели Куликов в количестве четырех штук. С ними же прибыли потерпевшие подростки – один очень сильно хромал, другой держался за глаз, будто тот сейчас выпадет, третьему же досталось больше всех – весь мокрый, морда в царапинах, левое ухо здорово оттопыривалось и сочно переливалось всеми оттенками красного.
Тетки спросили, где тут детская комната. Дежурный направил их к
Боборыкину, и наш участковый только и мог, что мысленно пожелать сержантику успехов.
Не отсвечивая, Лопаницын прошел вслед за пестрой компанией и кое-как умудрился подслушать, в чем дело. Мы шли, а они напали, а мы даже ничего не сделали… Да че вы врете, сами же первые начали: обзывались, Игоря пнули!..
Потирая ладони, Петр ушел к себе. Сейчас Боборыкин попытается разобраться, запутается, попытается разобраться еще раз, снова запутается, испортит несколько протоколов, потом вспомнит, что надо родителей вызвать, а Кулик-то пойди, найди по телефону…
Все оказалось еще хуже: Кулики наотрез отказались называть фамилию.
Сержант и уговаривал, и угрожал, но квартет молчал, только даун
Игорь меланхолично помыкивал да хныкал маленький Олег, а вот Кира и
Евгений держались, как партизаны в гестапо. Кто знает, чем бы закончилась эта история, если бы Лопаницын не пошел снова подслушивать.
Из-за двери доносились нечленораздельные вопли Боборыкина и унылые просьбы пострадавших отпустить их, а то дома потеряли. Петр заглянул в кабинет и поинтересовался причиной шума.
– Да эти!.. дети!.. фамилию назвать не хотят!..
Участковый выразительно посмотрел на Евгения.
– Эти? А не скажешь, такие славные ребята…
Евгений, узнавший Петра, вскочил и выпалил:
– Наша фамилия Кулик!
– Я тебя не спрашивал! – рыкнул Боборыкин, но осекся. – Как фамилия?
– Кулик! – хором ответили Кулики.
– Родители? Адрес? Телефон? – Сержант нырнул к столу и схватил ручку.
Евгений рапортовал, как главнокомандующему на параде, а потом закончил жалостно:
– Только не зовите маму, она переживать будет.
– Раньше думать надо было! – жестко оборвал Боборыкин.
Петр удалился, качая головой: это ты, парниша, не подумавши сказал.
Думать надо было тебе, а не угланам малолетним. Тут ведь и разбираться нечего: кто по сусалам огреб – тот и виноват. Слаженно родственнички работают, таких лбов уделали!
И вот около четырех в сопровождении сержанта появилась “мамаша” и устроила скандал. Боборыкин изображал перед Мариной Васильевной картину “Опять двойка”. Кулик разорялась минут двадцать, не меньше: как могли забрать маленьких детей в милицию, да это произвол, что за допросы, в чем эти дети провинились, и провинились ли вообще, и куда смотрит начальство…
– Заявление писать будете? – шмыгнул носом милиционер.
– Не буду, – махнула рукой Кулик.
И все бы разошлись, пусть и не довольные, но оставшиеся при своих интересах… однако в это время хрен принес Распопову, и скандал разгорелся с новой силой.
– Куда ты их отпускаешь? – орала она на Боборыкина, который совсем осунулся и чуть не плакал. – Ты выяснил, чьи они? Ты знаешь, кто эта женщина?
– Мать, – сержант уныло шаркал ножкой.
– Кто сказал, что мать? Она сказала?
Боборыкин задумался.
– Нет… – признал он.
– А кто?
– Они, – палец ткнул в маленьких Куликов.
– Ты дурак? Они бы тебе сказали, что Путин их отец – ты бы поверил?
– А почему я должен не верить? – взорвался Боборыкин. – А кому тогда верить? Вам? Где ваше удостоверение, кстати? Вы можете подтвердить свою личность? У вас настоящие волосы? А глаза? А грудь не накладная?
Распопова потеряла дар речи. Она и впрямь была в штатском и без удостоверения и только что, видимо, осветлилась, и зачем она сюда приперлась именно в данный момент, скорей всего и сама не понимала.
Тут еще начальство пришло. Встало в сторонке и смотрит. Начальство не встревает, оно потом оторваться даст – и Боборыкину, и
Распоповой, и всем остальным до кучи, и мало никому не покажется.
Всем плохо, все виноваты, и никакого выхода – только по живому резать.
Город полнился слухами, один чудесатее другого. Например, одни утверждали, будто на “Культуру” (местное психиатрическое отделение, расположенное на одноименной улице) привезли мужика, которого еле сняли с дерева, где тот меланхолично глодал ветку. Привезти-то привезли, но на выходе из машины мужик дал деру. Санитары хотели заломить ретивому пациенту руки, но как-то так получилось, что руки они выдернули с мясом, а мужик все-таки сбежал. В состоянии глубочайшей депрессии госпитализировали самих санитаров.
Другие утверждали, что китайцы на рынке поймали гигантского жука.
Жук маскировался под человека, но каким-то образом азиаты вычислили членистоногое, убили и съели. Якобы снаружи насекомое выглядело как мужчина, а внутри – какие-то желто-зеленые внутренности, костей нет, и одежда странно похрустывает.
Весьма любопытной оказалась история про усатую бабу в мужском костюме. Странная тетка оголила зад и навалила огромную кучу в частном секторе, во дворе батюшки Иоанна. Попадья, увидав бесчинство через окно, выскочила на улицу и ругательски обругала бесстыдницу, а та вдруг подпрыгнула выше забора и улетела прочь на больших прозрачных крыльях, шумя, как вертолет, и даже штаны не натянув.
Вооружившись граблями и непрерывно читая “Отче наш”, хозяйка подворья подошла к белесым экскрементам и с удивлением обнаружила, что это вовсе не дерьмо, а большие кожистые яйца, вроде муравьиных, но размером с крупное яблоко. Яиц насчиталось не меньше десятка. С воплем “Изыди!” попадья изничтожила поганую кладку, а по возвращении домой самостоятельно приговорила полулитровую бутылку водки.
Кто-то из кришнаитов наблюдал сразу двух многоруких богов. На вопрос, сколько именно рук было, вайшнав отвечал неуверенно, потом и вовсе запутался в показаниях, а вскоре выяснилось, что он вообще напыхался травы. За поведение, недостойное российского кришнаита, наркоман был с позором изгнан из общины.
– Хрущ сказал – лёд начался, – рассуждал Пиворас. – А вокруг – тепло…