Боборыкин покраснел, как рак, но выдавил:
– Галин-юрьна, еще Кулик просила передать, что они появляются в геометрической прогрессии.
– Дети?
– Ага.
– Погоди, не торопись. Сегодня их восемь?..
Стажер кивнул, преданно глядя в глаза Галины Юрьевны.
– И биться сердце перестало! – проговорила Геращенко.
Марина сходила в институт и попросила перенести занятия на субботу.
А когда вернулась, у подъезда ее поджидала Галина Юрьевна Геращенко собственной персоной. Правда, в штатском, но это вряд ли меняло положение дел.
– Вы ко мне?
– К вам.
– Ну, пойдемте…
Дома обеих ждало очередное потрясение: дверь открылась изнутри, и страшно довольный собой Семка похвастался:
– Я же говорил, что фиг догонят!
– Это я говорил! – отвесил ему леща Федор.
– Та-ак… – протянула Галка. – Заговор, значит?
Мальчишки с криком “атас” убежали в глубь квартиры.
Марина Васильевна поймала себя на том, что улыбается. Улыбалась и бывшая студентка, и на какой-то момент Марине показалось, что все обойдется.
– Чаю? – предложила Кира, сдерживая толпу братьев и сестер, рвущуюся из большой комнаты.
Спустя полчаса женщины сидели на кухне и разглядывали семейный альбом Куликов.
– Вот, видите? Это нам с Наташей четырнадцать.
– Потрясающее сходство.
– А я смотрю на Киру и думаю: где же я это лицо раньше видела? Саму себя не узнала.
Галка, однако, расслабиться не дала:
– Марина Васильевна, что делать будем? Их уже шестнадцать, да еще в приюте теперь пятнадцать человек. У вас есть предположения, почему это происходит?
– Ни малейшего. И что делать, я тоже ума не приложу.
– Хотите, я пробью насчет семейного детского дома? Вам деньги будут давать, ребята самостоятельные, любят вас, помогать будут.
– Я не могу. У меня слишком много дел, когда воспитывать-то? Других вариантов нет?
– Есть. Детей завтра будет тридцать два, послезавтра – шестьдесят четыре. А потом и до гигабайта доберемся.
Галина чувствовала, что ее понесло, однако сдерживаться не стала:
– Это неспроста! Вы понимаете, что просто так в жизни ничего не случается? Может, вас бог наказал?
– За что это, извините? – зло прищурилась Кулик.
– Мне почем знать… А вы безгрешны, аки дева Мария?
– Галина Юрьевна, может, хватит меня жизни учить?! – рявкнула Марина
Васильевна.
В это время зазвонил мобильный. Геращенко полезла в сумочку.
– Да!.. – Она некоторое время слушала молча, потом закричала: -
Что?! Ты не мог ее по башке ударить?.. Тьфу!
Она нажала кнопку отбоя и тут же набрала новый номер.
– Пятачок! У нас проблемы. А мне насрать, какие у тебя там мульки, сейчас на твоей земле избиение младенцев начнется!.. Да… Уже шестнадцать… Гордись до пенсии, дурак! Нам твоя помощь нужна!.. Пулей!
– Что-то плохое? – спросила Марина Васильевна.
– Хуже. Распопова ждала, пока всех ваших зарегистрируют, а потом заглянула проверить, все ли на этот раз путем. А там уже другие детки, и ее псих разобрал. Сейчас она выбивает “пазик” с опергруппой, чтобы брать притон.
– Притон?
– Этот ее практикант ушибленный раскололся про геометрическую прогрессию, и “буханки” ей явно не хватит. А под этим соусом она вас, Марина Васильевна, может представить как торговца детьми.
Прикиньте, какое дело состряпать можно, век не отмажетесь!
– Но ведь это же бред!
– Не бредовей, чем эти ваши детишки, которые неизвестно откуда берутся.
Тут позвонил Лопаницын. У него созрел план.
Петр подоспел как раз вовремя: во двор въезжал “пазик” с опергруппой.
– Здорово, – он пожал коллегам руки. – Криминал?
– Криминал, криминал, – огрызнулась Распопова. – Сам не знаешь, что на твоем участке происходит.
– Не слишком ли серьезное обвинение? Между прочим, у меня все в порядке. Мужики, в чем дело, вообще?
Распопова популярно объяснила, что некая Марина Васильевна Кулик нелегально держит у себя детей для дальнейшей продажи…
– Чего?! Мужики, она серьезно, что ли?
И просветил введенную в заблуждение оперативную группу, что никакого притона у Кулик не было и нет и что тетка решила на старости лет завести детей, открыть семейный детский дом и пригласила к себе в гости ребят из приюта. Тем понравилось, и они на следующий день прибежали снова, но неофициально и с друзьями. Пропажу вернули с милицией – вон Распопова их утром и возвращала, но угланам до того понравилось приключение, что они снова сбежали в двойном составе.
Теперь за беглецами приехала сотрудник реабилитационного центра, а заодно и его позвали, чтобы все по закону.
– А мы тогда зачем? – не понял старший оперуполномоченный.
– Вот я и спрашиваю – зачем?
У Распоповой от такой наглости дыханье сперло. Не давая ей опомниться, Лопаницын предложил:
– Может, просто ребят увезем, если уж приехали? Тут всего-то минут двадцать ехать… С меня пиво.
Оперативники согласились. Петр поднял голову и свистнул. На балкончике появилась Марина Васильевна.
– Спускайтесь, сейчас поедем!
Через пять минут шестнадцать мальчишек и девчонок вышли парами из подъезда и чинно-блинно сели в автобус, с презрением глядя на
Распопову. Вслед за ними в “пазик” зашли Геращенко и сама Кулик.
– Бдишь? – Галина нависла над коллегой.
Распопова только глазами хлопала. Ее только что нагло провели.
– Шеф, поехали! – крикнул участковый.
тридцать два и тридцать один, а потом еще два раза по столько же
Опергруппа уехала сразу же, едва пассажиры выгрузились у ворот
Центра реабилитации. Распопова сказала, что проследит, и тоже вышла.
– Ну? – Она осмотрела своих оппонентов. – И что вы придумали? Вы здесь все заодно, да? Одна банда? Я вас не боюсь!
– Дура! – крикнул Евгений из-за спины Марины Васильевны.
– Идемте, нам нужно все обсудить, – велела Геращенко. – Ребята, во дворе пока погуляйте.
– Что? – Распопова ощерилась. – Кажется, и ваша контора тут замешана, да?
– Дура!
– Хорошо, – скрипнула зубами Галка. – Марина Васильевна, чтобы ребята не волновались, проводите их в приемный изолятор. Эта женщина вам покажет, куда идти.
С видом победителя Распопова повела детей с “мамой” за собой, а
Геращенко и Кулик вошли через главный вход, к директору.
Лопаницын остался курить на улице.
Не прошло и получаса, как участковый понял, что укурился насмерть.
Потому что увидел, как из земли проклюнулся сначала один, потом другой, потом еще несколько и, наконец, целая грядка Куликов.
Зрелище было жутковатое: ладони рвут дерн, разгребают грунт, и на свет появляется сначала голова с грязным, бессмысленным лицом, потом, выворачивая комья сырого глинозема, появляются плечи, руки упираются и вытягивают на свет все остальное. А потом земля осыпается, и вот он, стоит новенький, как с иголочки, Женя Кулик.
Не успел Петр Ильич проморгаться, как двор Центра оказался полон детей.
– Мама, мама вернулась! – закричали Кулики, едва Марина Васильевна вошла в изолятор. – Мама, ты за нами?
Кулик онемела. Вот Саша. Вот близняшки Виктория и Вероника. Мишка,
Кирилл, Аннушка…
– Ма, мы домой сейчас, да? Ма, ты нас насовсем забираешь?
Медик и нянечка с воспитателем во все глаза смотрели на эту сцену: дети со всех сторон облепили непутевую мамашу, а та лишь губами шевелила, будто пересчитывая.
– Мои, – вдруг сказала Кулик, и взгляд ее стал быстрым и ясным. -
Они все мои, и я их забираю. Ребята, собирайтесь.
– Как же, мамаша? – встрепенулась дежурная воспитатель. – Нет, так не положено, стойте, нужно документы оформлять.
– Я вам не позволю, – вскочила Распопова. – Это похищение!
Марина не ответила. Она толкнула запертую дверь – и та выпала вместе с косяком.
– Дети, домой! – позвала она.
С веселым гвалтом ребята потекли в дверной проем, и, как ни пытались нянечка, воспитатель и Распопова остановить этот поток, ничего у них не вышло.